И море было серое, только к тёмно-серому примешивалось свечение, и в этом бледном свете весь парк выглядел словно снятая против солнца фотография.
Чудилось, что прозрачная, бледно-фиолетовая дымка над парком, казалось, едва заметно покалывает кожу. «Словно воздух напоён электрическими зарядами…» — подумал мужчина. Ему казалось, что он перенёсся в какой-то иной мир.
— И с чего это тебя вдруг потянуло сюда? — спросила девушка.
— Просто так.
— Разве без причины на автобусах разъезжают?
— Я-то на машине хотел, это ж ты сказала — нет, обязательно на автобусе.
— И то верно.
— Всякий раз, встречаясь, мы запираемся в комнате. Всякий раз моё тело прижимается к твоему. И всякий раз повторяется одно и то же. Я подумал, пора это прекратить.
— Прекратить? Поздно ты об этом вспомнил. Из-за вас, господин Саса, мне уже никогда замуж не выйти.
— «Вас, господин Саса»? Что это ещё за церемонии?
— Ты ведь хочешь, чтобы между нами была дистанция. Потому-то и привёл меня сюда, правильно? Только это ничего не изменит. Ты — мой первый мужчина. И мне уже никогда не выйти замуж.
— В наше-то время! Откуда у тебя эти доисторические взгляды?
— Вовсе не доисторические. Это чистая правда. Люди просто обманывают себя, — все, и мужчины и женщины.
— Если себя обмануть не можешь, его обмани: мужчину, за которого замуж выходить будешь.
— Это ты только и думаешь, как бы кого обмануть, везде и всегда, — сказала она презрительно.
Мужчина взглянул девушке в глаза.
— Так или иначе, давай зайдём, раз уж всё равно приехали. Скоро ведь стемнеет, — проговорила девушка, не отводя глаз.
В тусклой темноте неясно проступали очертания ворот и забора. Однако бледно-фиолетовая дымка всё ещё не рассеялась, и было отчётливо видно лицо девушки и даже выражение её глаз.
Они вошли в распахнутые ворота, от которых прямой лентой тянулся асфальт дороги, подводя к самому краю обрыва и выпукло отливая белизной. По обеим сторонам дороги виднелись редкие деревья.
— Может, дойдём до обрыва? — сказал мужчина, и они пошли рядом. Шли они по асфальту, но шаги звучали почему-то глухо и неотчётливо. И хотя небо было уже почти совершенно чёрным, фиолетовая дымка втрое выше человеческого роста всё ещё стояла над землёй. Казалось, они вдвоём находятся в замкнутом пространстве, где, как в комнате, от стен и потолка отражаются все звуки.
Лениво волоча ноги, мужчина безразлично проговорил:
— А я неприятный сон видел.
Девушка не ответила. Мужчина на секунду замолчал, затем продолжил:
— Ты идёшь рука об руку с какой-то незнакомой женщиной и плачешь. Вы обе — в чёрных сапогах. Она тебя не утешает, а просто идёт, взяв тебя за руку. Половина лица у тебя алая и рыхлая, как раздавленная переспелая хурма.
Помолчав, девушка ответила:
— Слушай, а эта женщина не была случайно высокая такая, с густыми бровями?
— Да, такая и была, а что?
— Может, это вовсе и не сон.
— Вот ещё, глупости какие.
— Но ты же сам сказал, — «алая, как переспелая хурма» — значит, всё было цветное, правильно?
— Мои сны всегда цветные. Все цвета отчётливые, даже оттенки.
— Верно, цветные сны тоже бывают… Только это был не сон, я ведь, помнится, один раз бродила именно так, как ты рассказываешь. — Подняв руку, девушка, закрыла ладонью левую половину лица. Небо стало уже совсем тёмным, но воздух вокруг, наоборот, посветлел, и её движение было отчётливо видно. |