Наш будущий дом, как и его владелец, обретались не на окраинах города, а довольно близко к центру, смещенному к гавани. Причина, по которой возле двухэтажного с чердаком каменного домищи было довольно тихо, была проста как выхухоль — там, где местные хотели тишины, они не позволяли строить кабаки и бордели. В портовом городе сам здравый смысл велит огородить места гуляния матросов, а те в места, где им не нальют и не полюбят за деньги, не забредают.

Со смуглым дедом-домовладельцем договариваться пришлось долго и упорно. Излишками доверия он не страдал точно также, как и его татуированная подруга с дробовиком, но мои навыки, приобретенные в прошлой жизни, помогли пробить брешь в его броне подозрительности. Убеждая старого пердуна, косящего на нас заранее возмущенным взглядом, в том, что мы не будем водить толпы народа (все уже дома), стрелять в потолок (нечем нам, даже лука со стрелами нет), жарить треску на кухне (у деда свой дом был ровно через дорогу, он не любил запах), я тем временем невинно интересовался у него: а не будет ли старый заглядывать по 5–6 раз в день, мешая нам заниматься йогой? А нет ли у него привычки громко петь, ведь живет-то очень близко? А какие тут соседи? А когда последний раз чистили канализацию?

В результате, взаимно задолбав друг друга, мы с дедом Маулом расстались практически друзьями. В основном потому, что я задарил ему нехилый шмат сала, от чего старец, посмотрев на меня зверем, а по сторонам диким взглядом мелкого грызуна, бодрым галопом умчался к себе в хату, а схоронив продукт, вылез на крыльцо с метлой, начав ей разгонять воздух. Впрочем, прервался, когда я сунул ему деньги за первый месяц. Так-то недорого, всего 50 тысяч, так что можно сказать, что старушка с дробовиком отработала классическим риэлтором, взяв ни за что аж двадцатку.

Выбросив из головы песни моих финансов и сакраментальные вопросы о том, что что-то с ними нужно решать, я с девчатами зашёл в свой первый в этом мире дом. Хоть и арендованный.

Дом понравился. Просторные сени, двери из которых вели в кухню, ванну и туалет, были дополнены неширокой лестницей, ведущей на второй этаж. Там была небольшая площадка, оформленная как уголок отдыха с видавшим виды креслом у окна, а также две довольно большие спальни. Центром жизнедеятельности дома определенно служила кухня: здоровенная, монументальная, места — завались! Между здоровенным столом с шестью стульями и, собственно, самой территорией готовки, можно было сплясать вчетвером, взявшись за руки, что, недолго думая, мы и сделали. А потом еще раз, когда обнаружили люк, ведущий в пустой, но просторный и холодный погреб.

Взяв себя в руки, мы отправились за продуктами для праздничного ужина. Находившийся буквально в двух шагах от дома продуктовый базарчик радовал меня всем, что свежее и не похоже на то, что мы ели последние месяцы, хоть треску и пришлось обходить стороной. Закупившись фруктами, овощами, корнеплодами, мясом домашней скотины, алкоголем разной градусности, выпечкой и разными противными морскими гадами, пребывавшими еще в живом состоянии, мы вернулись в дом, тут же устроив банный день. Ну как банный? Сначала я сидел у окна, возвышенно взирая на улицу с чашкой чая (пиво остывало в подвале), пока девчонки мылись, а затем, выдав им свой молот для кулинарных подвигов, пошёл отмокать сам.

Затем был пир горой! Стол ломился от вкусностей, пенистое темное пиво с бархатным привкусом ласкало нёбо, свежевыпеченный хлеб почти пробивал на слезу, а суп… суп был просто мечтой поэта! Мы пробовали этот суп так, как будто он волшебный, дегустировали его как лучший из напитков, ну а чуть позже, когда первая трогательная минута единения с цивилизацией закончилась, мы достали обворожительно пахнущее копченое сало, положили его, родимое, на хлеб, взяли в другую руку ложки — и принялись жрать!

Обуревающие нашу четверку чувства выросли отнюдь не на пустом месте.