Но Дольф тут же назвал эти рассуждения чистой воды оправданием и с ожесточением отмел их. Когда наступил назначенный срок, он не был готов приветствовать его с удовольствием, но настроен был решительно.

Наннет как раз была в соседней квартире, перетаскивая туда вещи — совершая чисто женский обряд переселений. Дольф взял пол унции сока лишайника, недавно выжатого под прессом и потому довольно холодного. Он подумал, что теперь знает, что чувствовал Сократ, взявший чашу с соком болиголова. Глубоко вздохнув, он сделал глоток с самой нефилософской гримасой.

Затем затаил дыхание и стал ждать...

Ждать пришлось недолго, и реакция его удивила. Хотя она была совершенно не та, которую ожидал Дольф. Постепенно, но со все увеличивающейся скоростью, по его телу начала разливаться волна полного довольства. Он больше не хотел есть, не хотел пить, ему не было холодно, и он даже не чувствовал усталости. Но было и еще кое-что, кроме перечисления отрицаний. Он чувствовал себя сильным, внимательным, готовым к чему угодно, как никогда в жизни.

Дольф даже подумал: а на что походит это чувство? Он как-то попробовал алкоголь, и опьянение не имело ничего общего с нынешним состоянием. С одной стороны, от алкоголя он просто почувствовал себя счастливым. А сейчас в его ощущениях не было такой ярко выраженной эмоциональной составляющей. С другой стороны, от алкоголя у него пошла кругом голова, а теперь... Чтобы проверить, Дольф прошелся взад-вперед по помещению — нет, никакого головокружения.

Только тут он сообразил, что все еще сдерживает дыхание, и глубоко вздохнул. И через несколько секунд он понял. Что у него нет ни малейшего желания сделать еще один вдох. Дольф уставился на часы. Прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать, а он все еще не чувствовал необходимости дышать. Странное подозрение пришло ему в голову, и он крикнул:

— Наннет!

— Что? Я едва тебя слышу!

— Зайди сюда на минутку, ладно? Это очень важно.

Когда он говорил, то заметил, что его диафрагма совершает маленькие вертикальные колебания, очевидно, чтобы заменить нужный для разговора воздух. Затем его грудь снова стала неподвижной.

— Дольф... Дольф, что случилось? Ты выглядишь каким-то странным!

— Как странным? Я имею в виду, каким именно? Больным, или позеленел, или что еще?

— Нет, не настолько странным, — ответила Наннет. — Просто... Просто у тебя такое выражение, словно ты увидел призрака оперы или кого-то в том же духе. Что случилось?

— Пока что не знаю, но, может быть, произошло нечто очень важное. Сделай одолжение, проверь у меня пульс. Потом я тебе скажу, зачем.

— Конечно, но... Ого! — она быстро отдернула руку.

— Что случилось?

— Ни... ничего. Ты просто ледяной. Это поразило меня.

— Я так и думал. Посчитай пульс.

Наннет снова взяла его руку, затем недоверчиво уставилась на него. Потом проверила пульс второй раз.

— С ума сойти! — сказала она. — Меньше двадцати ударов в минуту. Дольф... ты болен!

— Нет, я так не думаю. С двадцатью ударами я должен быть покойником. Но я прекрасно себя чувствую. И мне кажется, что мы спасены. Если ты поглядишь на меня, то заметишь, что я, также, и не дышу, не считая тех моментов, когда говорю.

— Немедленно прекрати играть в таинственность и напускать туман, — мрачно сказала Наннет. — А то я возьму самый тупой нож, и тогда ты действительно станешь больным. Говори, что случилось?

Усмехаясь, Дольф рассказал ей об эксперименте с соком. Наннет тут же пришла в ярость, и ему пришлось потратить не менее десяти минут, чтобы успокоить ее.