И пока Дольф думал, то принялся разбирать одну антигравитационную установку для ремонта другой, чтобы создать кристаллическую радиостанцию. Ему пришло в голову, что можно будет ловить сигналы самых мощных радиостанций Земли... вот только он не помнил, на каких частотах они работают, а может, и вообще этого не знал. В одиночестве и тишине Марса даже отъявленный бред шизофреника становился желанным напоминанием о доме.

А пока Дольф работал, ветер монотонно завывал за стенками, и песок уже намело до самого иллюминатора. Оазис постоянно накрывали багровые сумерки, не считая короткого прояснения в полдень, когда солнце светило прямо вниз, окрашивая киноварью бесконечные волны дюн — дикая, бессистемная красота, точно море крови, застывшего в движении.

— И что же мы станем делать со светом, когда песок засыплет иллюминаторы? — спросила Наннет.

— Наверное, выйдем и отгребем его подальше.

— И что, мистер Эдисон, вы еще не наколдовали обыкновенную лампочку?

— Нет. Будем просто отгребать песок.

— Фу! Раньше я думала, что космические полеты полны романтики.

Но, по крайней мере, Наннет казалась веселой — или храбро демонстрировала веселье. Возможно, в этом ей помогал эликсир. Небеса знают, как мало нужно человеку для радости!

Буря не прекращалась до конца недели, но во вторую, казалось, достигла апогея, во время которого унесла столько же песка, сколько прежде намела, хотя к тому времени им нужно было ежедневно вылезать наружу, чтобы раскапывать вход. К тому времени радио было почти закончено. Схема не представляла для Дольфа проблемы, нужно было только вспомнить ее, но вот с наушниками пришлось повозиться. Дольф предпочел бы динамик, чтобы было удобнее Наннет, но для него не было необходимого преобразователя. Конструкция была проста. Правда, у Дольфа не было тонкой стали для диафрагмы, но он смастерил ее из железных опилок, склеенных смолой лишайника. Она была не столь гибкая, как хотелось бы, но Дольф считал, что она все же станет работать.

После этого несколько вечеров подряд он пытался прослушать эфир, но ловил лишь слабый белый шум — «музыку сфер», являющуюся голосами далеких звезд, и вероятно, статику самого Солнца.

Очевидно, стандартные частоты, на которых ведется радиовещание, не были достаточно мощными, чтобы пробиться через атмосферу Земли и долететь до Марса. Это было плохо. Он уже понадеялся, что можно будет время от времени слушать музыку... да хотя бы просто звуки человеческого голоса, пусть это будет даже реклама таблеток от головной боли. Но вместо этого, единственный искусственный сигнал, который ловил его приемник, было устойчивое флип-флип-флип-флип электродвигателя его собственного насоса.

Наконец, он поймал еще какой-то сигнал, настолько тихий, что нельзя было даже понять, искусственный ли он.

— Он мне не нравится, — прошептала Наннет с расширившимися глазами, прижимая к уху неуклюжий телефон. — Словно животное воет от боли.

— Ну, может, это кто-то поет? — рассудительно предположил Дольф. — Я слышал и похуже. Но я не думаю, что это пение.

— Что же, тогда....

— Секунду, сейчас ты узнаешь все, что знаю я. Я сделал антенну в форме петли, после чего поймал этот сигнал. Слушай, что будет, когда я начну ее поворачивать.

Глаза Наннет расширились еще сильнее.

— Звук становится громче... Так, а теперь опять исчезает.