Он прижал ее к себе крепче.

- Все равно не пойду в ванну.

Это было так по-детски. И так… так…

- Ну хорошо, давай хотя бы ты поешь.

- Я не хочу есть.

Лола вздохнула. Ну что с ним прикажете делать?!

- Ну а в постель ты ляжешь?

- Только с тобой.

Он снял только куртку и кроссовки. И так и стоял у огромной кровати - в белой футболке с бурыми пятнами на плече и джинсах.

- Ты первая.

- Так! – у нее лопнуло терпение. И Лола толкнула его в грудь. Но на постель они упали вдвоем, потому что ее руку Фёдор так и не выпустил. А она, уже лежа в постели и чувствуя, как трещат швы на платье, которое сама и сшила, обняла Фёдора, как смогла – руками, ногами, оплела. Отчетливо ощущая, как ему это сейчас необходимо. Прижалась щекой к груди. Его ладонь прижалась к ее спине.

- Ты не исчезнешь?

- Не исчезну.

- Не уйдешь?

- Не уйду.

- Я завтра проснусь – и ты будешь рядом?

- Буду.

- Обещаешь?

- Обещаю

- Клянешься?

- Клянусь.

Лола ждала очередного вопроса – и не дождалась. Не потому, что у Фёдора кончились вопросы. А потому, что синьор допрашивающий уснул.

Она лежала, слушая его тихое ровное дыхание. Потом подняла голову – он не пошевелился. Лола села и принялась его рассматривать. Из соседней комнаты падал свет, и теперь, без театрального грима, было видно, как Фёдор осунулся и похудел. Но все равно сейчас его лицо было безмятежным. Безмятежным и прекрасным.

Она сидела и смотрела. Сначала смотрела с кровати. Потом перебралась на стул, придвинув его к кровати. А потом Лола вдруг резко встала на ноги. Только бы… только бы в номере нашлось…

Нашлось. Целая стопка бумаги и карандаш. На чистых белых листах стаяли появляться линии, превращаясь с силуэты. Ломался грифель, но нашлась и точилка. Затекла спина, но Лола не обращала на это внимания. Она смотрела. Смотрела и рисовала. Рисовала и смотрела. Убывали чистые листы. Множились листы, испещренные удивительной красоты эскизами. Никогда в жизни она не создавала ничего лучше.

Лола со стоном разогнулась, когда за окном стало светать. Наклонилась, коснулась руки. Привычно теплая, почти горячая, расслабленная, красивая. Как и он сам. Ее любимый. Ее источник вдохновения. Ее всё.

Лола покосилась на дверь в ванную. Нет, а вдруг Фёдор именно этот момент проснется – пока она будет в душе? Она же пообещала, что будет рядом, когда он проснется.

Сняв беспардонно измятое платье, Лола забралась под одеяло, обняла свое счастье поперек груди и мгновенно уснула.

Она не знала, что спать ей осталось всего пару часов.

Картина одиннадцатая, в которой сначала бегом-бегом. Потом нервы-нервы. А потом – любовь-любовь.

Он проснулся и долго не мог понять, какое сейчас время суток. И где он находится. А потом Фёдор резко сел на кровати.

Это гостиничный номер – его гостиничный номер. Время… взгляд на часы на стене… утро. Очевидно, что утро следующего дня. Следующего после премьеры дня.

Премьеры, которая…

Воспоминания нахлынули волной.

Собственный нервный тремор в грим-уборной, сообщение от Ди Мауро, всплеск жгучей радости и накатившая уверенность в том, что ему все по плечу.

Он взял зал, как его излюбленный герой Аттила взял Европу. Легко и непринужденно. Триумф, такой, каких еще не было в карьере Фёдора. А следом – тоже первый в его жизни обморок.

А потом… потом… потом… Лола.

Лола!

Фёдор подскочил в кровати как ужаленный.

Ее не было нигде. Снова. Как тогда, в Нью-Йорке. Ни записки, ни сообщения в мессенджере. В тот раз единственным свидетельством ее присутствия в его постели стала кровь на простынях.