А по моему, никуда Клим не уволился – замочили его. Или слишком много узнал, или где то проболтался.
– О чем болтать то? – удивился Родимцев. – Сейчас у нас рынок, каждый гребет к себе. Подумаешь, телек, газетки – никакого криминала.
– Криминал тоже есть, – поколебавшись, признался Рекс. – В последнее время хозяин каждую неделю ездит на стрелки с авторитетами. О чем базарят – не знаю…
Все же он не ошибается, с непонятным удовлетворением подумал Николай, как бы банкир не пристроил нового своего слугу к грабежам и убийствам.
– Не бойся, Паша, не проговорюсь, – твердо пообещал Родимцев. – Знаешь, что, давай держаться друг за друга. Что то слишком много секретов в этой хате, в одиночку недолго споткнуться.
– Давай, – широко улыбаясь, охотно согласился Павел.
– Кем был до нынешней сволочной должности?
– Вагоны разгружал, ящики в магазине таскал – жрать то надо. А раньше служил в ВДВ…
– Десантник! – радостно воскликнул Родимцев. – Дружан, мы с тобой одну кашу хлебали. Я тоже служил десантником. Может быть, с одних и тех же самолетов прыгали.
Оказалось – не с одних. Павел проходил службы на Дальнем Востоке, Николай – в Рязани. Но это не имеет значения – по твердому убеждению Родимцева воздушный десантник предателем не может быть!
Откровенная беседа порадовала пленника, его настроение потеряло тоскливый привкус. Заполучить в этом странном мирке доброго товарища – разве не удача?
Погоди, торопыга, по обыкновению останавливал Николай всплеск эмоций, слов к делу не пришьешь, вдруг Рекс Павел просто хитрит, по заданию хозяина втирается в доверие к наивному фрайеру?
И все же что то говорило Родимцеву – у него появилась опора, на незыблемость которой он может рассчитывать. Пока что неясная, условная, но все же – опора.
Рекс выглянул из за кустов, окаймляющих лавочку. Николай повторил его движение. В конце аллеи снова показалась нескладная фигура носатого Бобика.
– Бойся его, дружан. Хозяйский стукач.
Телохранитель подмигнул собеседнику и скользнул в кусты, Так ловко, что ни одна ветка не колыхнулась. Родимцев безмятежно откинулся на спинку скамейки, пустил к облачному небу затейливые кольца табачного дыма.
– Один гуляешь? – пробулькал неизвестно чей секретарь стукач: банкира или его дочери, подозрительно оглядывая аллею. – Скучно, небось, одному?
– Привык к одиночеству, – бодро ответил пленник. – С детства приучен. Отец с матерью – на работе, а мне с кем прикажешь беседовать развлекаться? С котом, что ли?
– Ну, ежели так… Пошли, хозяин вызывает…
На этот раз Ольхов необычно строг, даже сумрачен. Вместо узорчатого халата, на нем – строгий темный костюм. Под пиджаком – клетчатая рубашка. Ни бабочки, ни галстука. Банкир походит на прокурора в суде, требующего для подсудимого максимальный срок.
Правда, прокурор в суде, потребовавший для Родимцева пять лет заключения в колонии общего режима, был в форме, но – так же угрюм и сосредоточен. Зато слащаво улыбающаяся судья посчитала достаточным три года.
По привычке прогуливаясь по своему обширному кабинету, Борис Моисеевич при появлении вызванного пленника остановился и воткнул в него вопрошающий взгляд. Скорей всего пытался узнать, как перенес новичок последнюю неделю, о чем думал и что решил?
– Бобик, можешь быть свободен. Понадобишься – вызову.
Секретарь стукач серой мышкой покорно выскользнул в коридор.
Повинуясь приглашающему жесту, Родимцев уселся на выдвинутый в центр комнаты стул. По ученически сложил на коленях руки. В переводе – вимательно слушаю вас, хозяин, и заранее повинуюсь. Что бы вы не приказали – сделаю, исполню. |