|
Я читал об этом у Ипои, но самому мне до сих пор не доводилось видеть этой христианизированной языческой мистерии, в которой было что-то специфически венгерское. Еще правитель Геза отвечал священникам, упрекавшим его в попустительстве язычникам, что он вполне в состоянии содержать двух богов: того, что из Азии, и того, который на кресте; раз ни один из них не жалуется, так пусть и попы помолчат. Народ следовал примеру своего правителя, только оказался более сметливым: он умел курить фимиам двум богам сразу. Костры предназначались богу Солнца, но одновременно и Иоанну Крестителю, ибо так выходило по церковному календарю. Какое-то время, по-видимому, старались соблюдать дипломатию по отношению к обоим богам, но со временем азиатский бог был забыт, и костры окончательно и бесповоротно стали Ивановыми огнями, а ритуальный жертвенный танец — танцем Саломеи. Довольно типичный для нашей дипломатии случай.
Впрочем, теперь и тысячелетняя мода на костры Святого Иоанна тоже проходит. Кто в наше время поверит, будто девушка, перепрыгнув через костер на Иванов день, станет в семь раз краше, а парень — в семь раз сильнее! В наше время и девушки и парни знают гораздо более надежные косметические средства. Да и хворост сильно вздорожал с тех пор, как вся страна побывала в таком пожаре, что по сей день мается от ожогов. Как же сохранился в этом тихом уголке занесенный с Волги обычай? А так же, как и сама эта деревня, которая существует не меньше тысячи лет, гораздо дольше, чем город, оставаясь такою же, как была. Время плавно катило свои волны, вроде той прозрачной речки, что течет мимо крытых камышом домишек; пена приносила новые нравы, а старые надежно сохранял ил. Девушки здесь по сей день туго перетягивают грудь — должно быть, еще во времена реформации этому обучали их прародительниц суровые проповедники, боровшиеся против мирских соблазнов и давно благополучно забытые вместе со всею своей верой. Правда, завивка, как и прочие измышления дьявола, девушкам очень даже по нраву. Зато здесь сохранился прекрасный обычай: когда молодые возвращаются из церкви и садятся за стол, мать невесты сажают на маленький стульчик в углу, носом к стене, к гостям — спиной, так она и должна сидеть целый вечер. Это называется «школить тещу»; если сумею найти повод, непременно вставлю это в роман. Надо полагать, такой обычай скорее войдет в моду, чем бережливость. Когда мы добрались до плотины, на выгоне уже горели костры, правда, дыма было больше, чем огня, потому что горящие угли заваливали желтыми охапками молочая. Возле каждого костра стояло четыре-пять человек, девушки — отдельно, парни — отдельно, детишки — отдельно; каждый два-три раза перепрыгивал через костер, а остальные тем временем, взявшись за руки, водили хоровод под плавные звуки песни: Рыжеватые язычки пламени выбрасывали снопы искр в горьковатый дым горящей травы, фигуры внезапно высвечивались и тут же исчезали во тьме; раскачивались тени тополей, девушки выводили нежную мелодию, время от времени в нее врывались озорные выкрики парней; звучали странные слова, смысл которых выветрили столетия, золотой челнок луны плыл, то появляясь, то исчезая в серебристой пене облаков, — все это на минуту навеяло мне мысли о цветущих туранских лугах, которые, думается, в действительности расцветали далеко не так быстро, как в воображении наших туранистов. (Кроме того, они, должно быть, быстро превращались в бесплодные солончаки.) Старики, сидевшие на корточках в сторонке и наблюдавшие за играми молодежи, тоже выглядели по-турански. Ну в точности фигурки с чашами из курганов Южной Сибири, которые, оживи их, оказались бы теми же Андрашами Тотами Богомольцами и Мартами Петухами. Этими профессиональными наблюдениями я не преминул поделиться с доктором, который взял меня под руку. — Yes, мне приходилось видеть этих каменных святых в барашковых шапках. Но вот эти танцующие девы, — он указал на луг, — о, это совсем не то, что киргизки. |
