Мне хотелось спросить попа, он-то как попал в приемные отцы длинноногой почтальонши, но я не решился. Впрочем, кто-нибудь так или иначе расскажет: не нотариус, так доктор.

Однако Фидель улыбнулся и положил руку мне на плечо.

— Ты, наверное, хочешь знать, при чем здесь я? Так вот, я не ухаживал за нею и не просил ее руки, а, напротив, сам возложил руки ей на голову, еще у гроба ее отца. Нет, не как добрый самаритянин — чего скрывать? Девочка ведь и не плакала вовсе, а сидела себе тихонечко у гроба и шила траурное платье для куклы, напевая какую-то песенку. Я погладил ее по головке, она засмеялась, тогда я взял ее на руки, и она меня обняла. Не знаю, что чувствует отец, когда его обнимает ребенок; возможно, тот, у кого есть на это право, как раз ничего и не чувствует, знаешь, то, что всегда под рукой, быстро надоедает — у меня, же прямо сердце зашлось, мне все хотелось еще и еще, и я пошел к ним и на другой день, и на третий. Должно быть, в каждом человеке есть запас любви, и ее надобно истратить, все равно на что. Один любит женщину, другой — собаку, третий — цветы, а моя любовь излилась на этого ребенка. Я устроил ее в школу, а потом на курсы, выучил ее английскому и французскому, отправил учиться в Пешт, а когда во время войны она написала матери, что хочет жить дома, рядом с нею, я добился, чтобы у нас открыли почту и определили сюда Ангелу. Потому что работать она хотела во что бы то ни стало, не подвернись ничего другого, с нее бы сталось взять лопату и выйти в поле.

— Красивая девушка.

— Чудесная девушка, дружище. Сам девский барон, когда бывает дома, что ни день наезжает к нам за марками.

— И все-таки он не женится на продавщице марок. А за девского чабана она вряд ли пойдет. Что же станется в глуши с такой интеллигентной, умной, красивой девушкой, как мадемуазель Андялка? Ей же здесь не с кем словом перемолвиться из молодых людей, кроме разве что помощника нотариуса, господина Бенкоци.

— Попал в самую точку, — поп повеселел. — Андялка нынче запретила юному господину появляться на почте, она прямо-таки терпеть его не может из-за его, безделья. Ей, говорит, до сих пор стыдно, что общалась с ним в Пеште, но тогда он казался совсем другим. Я сам слышал, как она назвала его романтическим ослом; мне пришлось сделать ей внушение: дескать, не пристало юной девице разговаривать таким тоном, так она мне едва глаза не выцарапала: нечего, мол, защищать такого никудышного лодыря, из которого никогда ничего не выйдет. Замечательная девушка, дружище, вот увидишь, ты тоже полюбишь ее, как только узнаешь.

Никогда не был особым любителем юных девиц, они всегда казались мне какими-то недозрелыми.

А вот вставить юную девицу в роман не мешает; розовая юбочка будет прекрасно смотреться на темном фоне, такие штучки всегда имеют успех.

Все сошлось одно к одному: на следующее утро звонарь сообщил, что на мое имя пришел денежный перевод, который я должен получить в собственные руки. Сорок семь крон пятьдесят шесть филлеров, по единственно справедливому сантиметровому тарифу, посылал мне «Будапешта семле» за небольшой обзор новейшей литературы о Помпеях.

На этот раз в клетушке сидела приемная дочка. Ну, наконец-то! Поглядим-ка на эту раскрасавицу, которая с помощью жасминного прутика управляет тремя стариками.

Я сразу понял, что четвертым не стану. В круге моих интересов женщинам принадлежал всего лишь узенький сектор, не до конца вытесненный более серьезными вещами, и тут я предпочитал крайности. Это не так уж странно для человека, во всем остальном способного служить живым воплощением горацианского принципа золотой середины. Я никогда не пью горячего чая, всегда воздерживаюсь от мороженого, кофе обычно разбавляю молоком, но ценю либо ярких блондинок, либо жгучих брюнеток.