Щурясь от жаркого солнца, я наблюдал, как покрытый флагом гроб кладут на старинный деревянный лафет, прицепленный к джипу.

Неподалеку, на газоне напротив часовни, стояли служебные автомобили, фургоны и автобусы для родственников, оркестрантов, почетного караула и солдат, которым предстояло произвести прощальный салют на Джордан-Филд. Каждый ветеран обладает правом на захоронение на национальном кладбище со всеми почестями, но подобные пышные мероприятия устраиваются лишь для погибших в бою. Во время войны их порой хоронят и за границей либо, как это было в ходе боевых действий во Вьетнаме, отправляют самолетом в Штаты для последующей передачи их родным и близким. В любом случае, однако, как генералу, так и рядовому, положен прощальный салют из двадцати одного залпа.

Публика толпилась, как это обычно бывает, возле часовни, беседуя между собой и утешая родственников покойной.

Я заметил в толпе журналистов, которые озабоченно озирались вокруг, выглядывая жертву для интервью, и армейских фотографов, издали снимающих все происходящее. Комментарии прессы были весьма расплывчаты и осторожны, однако содержали намеки на некоторые обстоятельства, о которых было бы лучше умолчать.

Среди Кэмпбеллов я увидел молодого человека, знакомого мне по снимку из семейного альбома. Это был сын генерала, Джон, его трудно было не узнать: высокий, с приятной внешностью, с характерными для всех Кэмпбеллов глазами, волосами и упрямым подбородком.

Выглядел он слегка растерянным и держался чуть поодаль от остальных членов клана, и я, подойдя к нему, представился и сказал, что расследую обстоятельства гибели его сестры.

Он молча кивнул в ответ.

Мы поговорили немного, я выразил ему свои соболезнования. Джон оказался приятным и общительным человеком, аккуратным и собранным — в общем, из него мог бы выйти неплохой офицер. Но он не пошел по этому пути, то ли не желая идти по стопам отца, то ли чувствуя, что это ограничит его свободу. Возможно, он был прав в этом отношении, но, как и многие из сыновей великих и могущественных мира сего, так и не нашел себя в жизни.

Джон внешне разительно напоминал свою сестру, и я заговорил с ним не только ради того, чтобы выразить соболезнования.

— Вы знакомы с полковником Уильямом Кентом? — спросил я его.

— Имя кажется мне знакомым, — подумав, ответил он. — Мы, видимо, встречались на приемах.

— Он был другом Энн, я хотел бы представить его вам.

— Да, конечно.

Я подвел Джона к дорожке, на которой Кент разговаривал со своими офицерами, — среди них я увидел и майора Дойла. Прервав их беседу, я обратился к Кенту:

— Полковник, могу я представить вам брата Энн, Джона?

Они пожали друг другу руки, и Джон произнес:

— Теперь я точно вспомнил: мы уже встречались раньше. Спасибо, что пришли.

Кент, похоже, не нашел нужных слов для ответа, но молча покосился на меня.

— Полковник Кент, — заявил я, обращаясь к Джону, — не только был другом Энн, но и принял заметное участие в расследовании.

— Благодарю вас, — сказал Джон Кенту. — Я знаю, что вы стараетесь сделать все, что в ваших силах.

Кент кивнул.

Извинившись, я оставил их вдвоем.

Кому-то может не понравиться мое поведение и даже показаться не совсем тактичным: все-таки похороны не самое подходящее место для того, чтобы знакомить подозреваемого в убийстве покойной с ее родным братом. Но если все средства оправданны в любви и на войне, позвольте мне утверждать, что и в расследовании убийства тоже все дозволено.

Я чувствовал, конечно, что Билл Кент на грани срыва, поэтому и полагал, что имею полное право предпринять любые меры, чтобы подтолкнуть его к последнему шагу прямо в преисподнюю.