– У нас целых три комнаты! – возмутилась Мари-Жозеф. – Придворные плетут интриги, пускаются на подкуп и какие угодно ухищрения, лишь бы только получить то, что нам пожаловали!

– Убогий чердак.

– Во дворце его величества.

– Моя каюта на галеоне и то была чище.

Мари-Жозеф открыла дверь своей темной, холодной, скудно обставленной комнатки и от удивления застыла на пороге. Из комнаты лился свет.

– Да и моя комната в университете была больше, – пренебрежительно сказал Ив. – Здравствуй, Оделетт.

При этих словах со стула, отложив шитье, поднялась красивая молодая женщина.

– Добрый вечер, месье Ив, – приветствовала его турчанка, рабыня Мари-Жозеф, которая родилась с нею в один день и которую она не видела долгих пять лет. Она улыбнулась своей хозяйке без всякого подобострастия: – Здравствуйте, мадемуазель Мари.

– Оделетт! – Мари-Жозеф бросилась ей на шею. – Да как же, откуда… Я так рада тебя видеть!

– Мадемуазель Мари, вы промокли до нитки! – Оделетт показала на дверь гардеробной. – Уходите, месье Ив, я должна снять с мадемуазель Мари всю одежду!

Оделетт всегда, с самого детства, относилась к Иву без капли почтения.

Ив с комической серьезностью отвесил ей поклон и ушел устраиваться в своих новых комнатах.

– Откуда ты взялась? Как ты сюда попала?

– Разве вы этого не хотели? – спросила Оделетт, одну за другой расстегивая нескончаемые пуговицы на роброне Мари-Жозеф.

– Конечно, но я не смела и надеяться, что они разрешат тебе уплыть во Францию. Еще до своего отъезда я кому только не писала: матери настоятельнице, приходскому священнику, губернатору…

Влажный шелк соскользнул вниз, обнажив ее руки и плечи: Мари-Жозеф поежилась от прикосновения холодного ночного воздуха.

– А потом, в Сен-Сире, я обратилась за помощью к мадам де Ментенон! Я даже писала королю! – Она сжалась в комочек, растирая озябшие плечи. – Впрочем, мне кажется, ему даже не показали мое письмо!

– Возможно, ваше прошение удовлетворил губернатор. Я прислуживала его дочери во время плавания, хотя мать настоятельница не спешила меня отпускать.

Оделетт распустила мокрые тесемки на корсете Мари-Жозеф. Мари-Жозеф ежилась, стоя на вытертом коврике. Испорченное платье и серебристая нижняя юбка бесформенной грудой лежали у ее ног. Оделетт повесила плащ шевалье на вешалку.

– Я как следует почищу его щеткой, и, может быть, когда он высохнет, на нем не останется пятен. А ваша прекрасная нижняя юбка!..

Оделетт привычно захлопотала по хозяйству, как будто они и не расставались вовсе. Она растерла Мари-Жозеф клочком старого одеяла, особенно налегая на ее руки и плечи, чтобы хорошенько согреть. С диванчика, установленного в оконной нише, за ними следил кот Геркулес.

Мари-Жозеф расплакалась от злости и облегчения:

– Она запретила мне видеться с тобой!

– Тише, мадемуазель Мари. Теперь судьба благоволит к нам.

Оделетт подала ей изношенную ночную рубашку из простого тонкого муслина, который совсем не согревал.

– Ложитесь скорей, а не то заболеете лихорадкой, и мне придется позвать хирурга.

Мари-Жозеф натянула рубашку.

– Мне не нужен хирург. Я не хочу, чтобы ты приглашала хирурга. Я просто замерзла. От фонтана Аполлона путь неблизкий, особенно если бежать в мокром платье.

Оделетт вытащила шпильки из золотисто-рыжих волос Мари-Жозеф, распустив их по плечам спутанными прядями. Мари-Жозеф покачнулась от усталости и чуть было не упала.

– Ложитесь, мадемуазель Мари.