Мари-Жозеф попыталась было убедить себя, что и это ей снится, но до этого ей снилось что-то совсем другое. Геркулес уставился на дверь горящими в сумеречном свете глазами и нервно забил хвостом.
– Мадемуазель Мари? – Оделетт села в постели, мгновенно проснувшись.
– Спи, наверное, это не к нам.
Оделетт с головой укрылась периной, но с любопытством выглядывала в оставленную щель.
– Отец де ла Круа!
Кто-то звал Ива и колотил в дверь его комнаты. Мари-Жозеф сбросила перину, сорвала с вешалки плащ Лоррена и распахнула дверь:
– Тише! Не то разбудите моего брата!
Двое огромных королевских мушкетеров загораживали низкий, узкий проход. Стоило им повернуться, как они задевали потолок перьями шляп, стучали шпагами по деревянной обшивке стен. Грязными сапогами они наследили на ковре. Дым от их факела запятнал потолок. Горящая смола заглушала запахи мочи, пота и плесени.
– Мы вынуждены разбудить его, мадемуазель.
Даже наименее рослый из них возвышался над Мари-Жозеф на целую голову.
– Мы пришли из-за русалки. Шатер кишмя кишит демонами.
В покоях знатной дамы капрал мушкетеров снял шляпу.
Дверь Ива отворилась, и он выглянул в коридор, сонный, растрепанный, в кое-как застегнутой не на все пуговицы рясе.
– Демонами? Что за вздор!
– Мы сами слышали шорох кожистых крыльев!
– А еще там разит серой! – сообщил мушкетер повыше.
– Кто стережет русалку?
Они поглядели друг на друга.
Ив застонал, захлопнул за собой дверь и стал спускаться по лестнице. Мушкетеры двинулись за ним.
– Мадемуазель Мари…
Мари-Жозеф махнула Оделетт, приказывая замолчать.
Она чуть-чуть поотстала, чтобы Ив не заметил ее и не отослал обратно. Когда мужчины скрылись из виду, она пошла следом.
Сбежав по черной лестнице, она поспешила по таинственному, опустевшему, темному дворцу. Придворные его величества уже разобрали обгоревшие свечи, что было их дополнительной привилегией. Вытянув руки, чтобы не упасть в темноте, она пробиралась по маленькому охотничьему замку Людовика XIII, вокруг которого некогда вырос и разросся величественный и пышный Версаль Людовика XIV.
Кутаясь в плащ Лоррена, она выбралась на террасу. Луна уже зашла, но звезды еще слабо светили. Свечи, освещавшие путь королю, догорели, расплывшись лужицами воска. Фонтаны молчали. Мари-Жозеф пробежала по холодным, влажным от росы каменным плитам, мимо Потешных прудов, по лестнице, проложенной над фонтаном Латоны. За ним, на Зеленом ковре, выделялся смутным пятном мушкетерский факел.
Боковым зрением она заметила, как мимо промелькнула какая-то странная тень, и, вздрогнув, Мари-Жозеф испуганно замерла.
Трепеща на ветру, во мраке засияли белые цветы апельсинового деревца. Садовники, толкавшие тачку, остановились, чтобы поклониться Мари-Жозеф.
Она ответила на их поклон, вспомнив, что, конечно, им приходится работать по ночам; перед его величеством сады и парки Версаля должны предстать во всем своем совершенстве.
Они покатили тачку дальше, под колесами заскрипел гравий. Когда его величество изволит прогуливаться после обеда, свежие цветущие деревья, выращенные в оранжереях, будут услаждать его взор. Монарха должны окружать только красота и великолепие.
Мари-Жозеф бросилась к шатру русалки. Фонарь внутри погас; факел у входа освещал лишь откидной полог, украшенный солнечным диском.
– Прежде чем войти, произнесите молитву!
– Совершите экзотизм!
– Он хотел сказать «экзорцизм»!
– Там нет никакой нечистой силы!
– Помилуйте, мы сами слышали!
– А как они крыльями-то били!
– Кожистыми, точь-в-точь летучие мыши!
Ив схватил факел, отбросил полог и вошел в шатер. |