Она хочет отдать ему себя и в то же время не хочет дать ничего.

— Ты не устал? Ведь уже поздно? — спрашивает она.

— Я в другом часовом поясе, так же, как и ты. Я прилетел сегодня из Калифорнии. Для меня еще рано.

— А для меня поздно, слишком поздно!

— Не хнычь, — говорит он.

— Я очень, очень плохая, — говорит она. И опять всхлипывает.

— Плохая в чем? — уточняет он. — В играх, в теннисе, в ведении домашнего хозяйства?

— Нет, плохая, — отвечает она. — Я убила человека. Я хочу, чтобы ты знал это.

«Может быть, ее няньки уронили в детстве на каменный пол, — думает он. — Строгое католическое воспитание, запуганность». Он знает, как ей помочь.

— Это не грех, — говорит он. В его голосе слышится сила.

— Убить кого-то не грех? — переспрашивает она.

— Нет, любить, — он все четко произносит. Он не хочет, чтобы все было просто. Всегда все было просто. И сейчас становится просто и совсем неинтересно.

— Я не об этом говорю. Я убила.

— Аборт не грех. Ты не должна беспокоиться об этом. — У католиков всегда так…

— Он был любовником моего отца и оставил меня из-за моей лучшей подруги. Я желала ему смерти; я убила его с помощью колдовства. Он упал с обрыва. Я плохая, — говорит она.

Ее лицо мокрое от слез, она переводит на него широко раскрытые странные глаза:

— Мне хотелось бы любить тебя, но я — плохая, и ты не можешь хотеть меня. Я могу причинить тебе вред, а ты был так мил.

Во всем, что она говорила, не было никакого смысла. Но именно это завораживает его.

Он сидит, наклонившись к ней, а она — откинувшись на стул. «Может быть, на сей раз, — думала она, — вред будет причинен мне».

— Если, — говорит она, — ты послан для того, чтобы наказать меня… — Но слова тонут в темноте.

— Ты расскажешь мне позже, — говорит он. — Хорошо?! — Его рука дотрагивается до ее руки, она вздрагивает от его прикосновения.

Она выглядит как мальчишка, он никогда не думал, что ему это нравится. Короткие волосы и гладкая кожа.

Их губы стремятся навстречу друг другу.

У них одно дыхание. Руки лежат спокойно. Все вопросы в движении губ. Но этого недостаточно для Флоренс. Она кладет руки ему на плечи, как бы проверяя стену: насколько она прочная и надежная. Она не может обнять его за плечи — они слишком широкие. У него сильное и крепкое тело.

И снова губы — они такие мягкие, неизвестно, чьи мягче. Она притягивает его к себе — она хочет…

…прыгнуть и раствориться в нем как в океане…

Внезапно она отстраняется от него. Он чувствует, как сопротивляются ее локти и плечи.

— Что случилось? — спрашивает он.

— Я пожелала ему смерти, и он умер, — говорит она.

— Может быть, ты теперь пожелаешь мне жизни, — шепчет он.

Он играет очарованного принца. Именно этого ей и хочется.

— Нет, — возражает она. — Ты должен знать. Я не стремилась к тебе. Я никогда не думала желать тебя.

— Да? — говорит он. Он старается найти аргументы в свою пользу. — Я богат, — с беспомощной улыбкой говорит он, чувствуя нелепость своих слов. — Я разведен, свободен, меня считают, в общем, хорошим человеком, у меня двое детей, я много путешествую, в моей семье нет сумасшедших, я не употребляю героин и не сплю с мужчинами, не думаю, что тебе следует чего-то опасаться с моей стороны.