— Элиза, — произносит он мягким голосом, — Элиза.

— Я Флоренс, — говорит она.

Он коротко смеется.

— Я знал это.

— Куда ты уехал, Феликс?

— Флоренс, — говорит он. Его акцент слегка изменился, но кто помнит голоса мертвых?..

На нем, как и раньше, зеленый костюм, у него длинные волосы, его лицо гладкое и молодое — мертвые не стареют.

— Мне нужно было уехать, — говорит он.

Я пытаюсь заглянуть в его глаза, но в них нет никакого выражения, это не те глаза, которые я видела во сне до того, как он умер. Они подведены черным карандашом.

— Ты подкрашиваешь глаза?

— Немного. Я был в Марракеше. Это краска для век.

— Ты живешь там?

— И в других местах тоже.

Но где и как? Я протягиваю руку к черному браслету на его запястье.

Он смотрит на свой браслет или на мою руку? Не знаю.

— Сувенир из Кении.

Он не изменился. Смерть должна улучшать людей.

Он вздыхает, кашляет и поворачивает лицо к окну, к яркому свету. Он сдвигает брови, его глаза блестят, он идет к окну странной, незнакомой походкой.

Дневной свет очень яркий — теперь я вижу, что его лицо покрыто морщинами, зубы пожелтели, а кожа на шее обвисла и задубела. Он постарел. Должно быть, он действительно жив. Это не тот Феликс, которого я знала.

— Я знал, что это когда-нибудь произойдет, — говорит он. — Сильви говорила мне, что ты здесь.

Он смотрит в сторону, не хочет смотреть на меня.

— Сильви все время знала, что ты не умер?!

— Да.

— И она видела тебя все эти годы…

— Я для нее ничего не значу, но есть Клаудиа.

— Но почему она мне никогда не говорила, что ты жив?

Он смотрит в окно. Молчание.

Он оглядывается с хитрой улыбкой.

— А что она говорила, когда ты ее спрашивала?

— Я никогда не спрашивала ее, я не могла…

— Почему?

«О Господи, Феликс. Потому что я думала, что убила тебя. Нет, я не могу сказать этого. Ты — доказательство того, что мое желание не убивает, но я не могу сказать об этом».

— Потому что… — говорю я вслух. А я-то думала, что я храбрая.

— Флоренс, — говорит он, — если бы ты только сказала мне свое настоящее имя, когда мы познакомились, все было бы иначе.

Я зашла домой за кольцом; Бена не было. Оно лежало в маленькой желтой коробочке в спальне. Кровать была заправлена, а на прикроватном столике стоял цветок в вазе. Никогда раньше у нас здесь не было цветов.

Возник внезапный порыв: положить, как обычно, ключи на кухне, включить телевизор, приготовить чашечку чаю, лечь на кровать и посмотреть вечерние новости… Притвориться, что последних дней и последних недель не было, а когда вернется Бен, поболтать с ним за обедом. Не о темных волосах Кейти на подушке рядом с ним и не о том, как я хотела уйти. Я пыталась осознать: что следует делать и куда следует идти, и есть ли вещи, которых можно избежать. И что правильно, а что неправильно?! Ответа, конечно же, не было, не было внутреннего голоса, не было ничего знаменательного даже в книге, которую я взяла с полки и открыла наугад. Я точно знала, что хочу уйти.

И я ушла, не оставив записки, мне нечего было сказать. Привратник передал мне посылочку из Парижа; отец, должно быть, послал ее в тот же день, когда я уехала. Я машинально положила ее в сумку. Сейчас мне не хотелось знать, что там. Что в ней такого срочного, что стоило отправлять ее следующим самолетом? Может быть, деньги? Мне не нужны деньги от Джекоба.