— Где отец?

— Он в Лондоне, — сказал Мишель, подошел и поцеловал меня. — Но должен вернуться сегодня.

На столе лежали журналы по искусству, я их начала листать, пока Мишель занимался с покупателем. Я нашла в журнале рекламу на целую полосу от «Джекоба Эллиса и К°». Мишель показывал мужчине маленькую деревянную статуэтку египетской женщины, которая довольно давно была в лавке.

Мужчина взял ее в руки, повернул, погладил ее раскрашенный парик и сказал:

— Мерси.

Он отдал ее Мишелю и вышел.

Мод принесла нам чай в разнокалиберных чашках, и Мишель заметил, что этого не следует делать, а она ответила:

— Флоренс своя, и это не имеет никакого значения.

Мы макали печенье в чашки, и Мод ненавидела это. Мишель спросил, поеду ли я с ними в Венецию.

— Я еще не знаю, — ответила я. Журнал все еще был открыт на картинке с изображением гермафродита.

— Где эта скульптура? — спросила я.

Мишель махнул рукой по направлению к двери.

— Не здесь.

— У Эрги? — продолжала спрашивать я.

— Может быть, но не будь такой любопытной. Когда ты будешь знать, поедешь ли ты с нами?

— Мне не нравится Эрги. Он что, хочет, чтобы я занялась контрабандой, почему он затеял разговор об украшениях?

— Ничего особенного, ты уже делала это раньше, — заверил меня Мишель.

Я вспомнила, как в первый раз возвращалась из Рима — моя сумка была набита какими-то салфетками.

— Здесь есть что-то, что я привозила оттуда?

Мишель не смотрел на меня.

— Нет, все продали давным-давно.

Я встала и посмотрела на витрины. Я прекрасно умела задавать идиотские вопросы еще ребенком и как-то спросила, говоря по-английски, как будет называться яблоко на английском языке?

— Здесь есть что-нибудь подлинное? — небрежно поинтересовалась я.

Мишель подпиливал ногти, закинув ногу за ногу. Он не ответил мне. Я подошла к конторке.

— Ну, так как?

— Ты должна сама понять, ты росла среди этих вещей, — ответил он, глядя на ногти.

— Но я никогда не изучала как следует историю искусств, — заметила я. — Я только знала, что есть в магазине.

— Ты ведь бывала в Лувре, — был его ответ.

— Я ненавижу его, он воняет грязными волосами, мокрой одеждой и школой. Мишель, ответь мне все-таки, есть ли здесь хоть что-то подлинное?

— Почему ты задаешь такие вопросы? — тихо сказал он.

Он позвал Мод и попросил сходить на почту.

— Сейчас? — спросила она.

— Да, — сказал он. Она выглянула в окно и пошла за своим плащом.

— Он вам не понадобится, — сказала я. — Сегодня хорошая погода.

— Никогда ничего нельзя знать заранее, — ответила Мод. Мишель отдал ей пачку конвертов со своего стола.

Когда она ушла, он взял меня за руку и подтащил к витрине, указывая на выставленные там вещи.

— Третья справа, и всадник, и голова фараона на стене. Они — настоящие.

— А остальные? — спросила я. Ответа не последовало. Мишель молчал. Я посмотрела на него.

— И больше ничего? — снова повторила я. Опять молчание.

— Но это же лучшая лавка в Париже, — сказала я. — Она всегда была самой лучшей.

— Я считаю, что твой отец сделал целый ряд ошибок, и я не смог остановить его, — продолжал Мишель.