— Что они поют? — спросил он.

Эсме доела все без остатка и стояла у входа в палатку, придерживая полог рукой. Дождь ослабел, только слегка накрапывал.

— Это рассказ о победе Али-паши над Превезой, — ответила она. — Иногда он бывает бешеным, но он хороший военачальник.

Тенор выводил жалобный, похоронный мотив. «Наверное, влияние Востока, — подумал он, — там любят музыку в минорном ключе».

Она отпустила полог и прошла к центру палатки, где Вариан растянулся на коврике, брошенном поверх стопки одеял.

— Хотите, переведу? — Она грациозно опустилась на пол, скрестив ноги.

— Если про войну, то не надо. Я мирный человек. Ленивый бездельник, как я уже говорил.

— Njeryiploget, — сказала она. — Лежебока. Ленивые кости. Албанский язык на слух казался гортанным и жестким, как их грубые одеяла. Но когда на нем говорила она, резкие слоги казались легкими и звучными. Вчера ласковое пожелание спокойной ночи чуть не сгубило его. Воспоминание его растревожило.

— Научи меня, — попросил он.

Она подняла брови.

— Знаете, это древний язык, в нем много склонений. Похож на латынь, только звуки тверже. На согласных вы сломаете язык.

— Я не боюсь. — Он сменил лежачую позу на такую же, как у нее: сел, скрестив ноги. — Будет чем заняться до сна. К тому же это даст тебе прекрасную возможность высмеивать меня.

— Эфенди, я умру со смеху, и вам в качестве переводчика останется только Петро.

— Нет, я тоже умру, сломав язык.

— Ну ладно. Предупреждаю, это будет трудно. — Она призадумалась. — Сначала без склонений, а то вы расплачетесь. — Она подняла маленькую сильную руку. — Dore — рука. Есть определенная и неопределенная форма. Dore,dora. Но вы, наверное, не слышите разницу?

Он смотрел непонимающими глазами.

— Не важно, — терпеливо сказала она. — Никто не рассчитывает, что вы будете хорошим учеником. Скажите как можете.

— До-ла, — старательно произнес он.

— Нет-нет. Не «л», а «р». — Она пророкотала длинное «р», для наглядности приоткрыв рот.

Вариан был вполне способен произнести правильно, знал, что не следует с ней играть, но как было удержаться, когда она так искренне предлагала свой роскошный ротик для его обучения?

«Детский ротик», — укоризненно напомнил внутренний голос, но Вариан не стал его слушать.

Внутренний голос никогда не докучал придирками Вариану Сент-Джорджу, и сейчас для этого было неподходящее время. Вся его совесть держалась только на том, что он безнадежно дряхлый по сравнению с девочкой. Малейшего проблеска искушения будет достаточно, чтобы ее — совесть — придушить.

— До-да, — сказал он.

Она смотрела на него со стоическим выражением педагога, имеющего дело с умственно отсталым ребенком. Она стала искать существительные попроще, называла ему разные предметы в палатке, но все было ему не по силам. Вариан внимательно смотрел, слушал, а потом уродовал каждое слово.

Решительно настроившись научить тупоголового англичанина, Эсме придвинулась к нему, чтобы он лучше видел движение губ и языка.

— Кокё, — сказала она, показывая на голову. — Это же совсем английские звуки, правда? — Кончиком пальца она коснулась носа. — Undё.

Брови, глаза, щеки, уши, рот — она все перечислила, как евангелист, старающийся спасти душу грешника. Она была совсем рядом, так приглашающе близко! Ему хотелось дотронуться до нее, провести пальцем по шелковой, золотистой щечке…

— Gojё, — сказала она, указывая на рот.