— Не будет ли более практичным… выяснить все детали, прежде чем вступать в брак? Или ты хочешь неземного брака со мной, построенного на преданности, идущей от разума? Я не настаиваю на том, что нужно попробовать именно сейчас, но ведь ты должен знать, можешь ты или…
Она заснула.
Маттиас по-прежнему лежал, опершись на локоть, прислушиваясь к ее глубокому дыханию, потом встал и тихо подошел к ее постели. Лунный свет проникал в комнату — и он смотрел на ее прекрасное лицо, озаренное голубоватым, мягким сияньем. Сев на край постели, он погладил ее по щеке, потом наклонился и поцеловал в губы — мягко и нежно. Потом протянул руку к ее редкой красоты волосам. Его рука застыла в нерешительности, коснувшись края одеяла, накрывавшего ее плечи. Но целомудренный вырез ночной рубашки, отделанный кружевом, был воспринят им как знак того, что он должен уважать ее невинность и чистоту. Его мысли не шли дальше того, чтобы увидеть ее плечи и округлость грудей — но даже это показалось ему святотатством.
Вместо этого он получше укрыл ее одеялом, поцеловал в лоб и пошел спать.
Он долго лежал и смотрел на луну, пока не начало действовать снотворное.
12
В эту ночь не Маттиас, а Хильда переживала душевные муки. Как только снотворное перестало действовать, на нее навалились фантастические, бредовые видения.
Она лежала в гробу — в настоящем гробу с рассохшимся днищем и кое-как сбитой крышкой: большего она не заслуживала.
Гроб скребли и царапали чьи-то огромные лапы, просовывая ногти в щели, отдирая доски. Она пыталась звать на помощь, но не могла издать ни звука. Снаружи доносилось хрюканье и рев — и вдруг зверь прижал морду к щели и уставился на нее горящими, злобными глазами. Это было лицо отца, в чертах которого было что-то звериное — и он просунул в щель мохнатую руку, чтобы схватить ее за корсаж и вытащить наружу. Во рту у него вместо слюны была кровь — и Хильда кричала, кричала… Она боролась с руками, вцепившимися в нее.
— Хильда! Хильда, успокойся, это же я, Маттиас! Ну, ну, тебе просто снится сон. Ты уже не в лесу, а в Гростенсхольме, в полной безопасности.
Она всхлипывала, прижимаясь к нему дрожащим телом.
— Ах, Маттиас, дорогой, держи меня покрепче, будь со мной, не уходи!
— Нет, милый друг, я не уйду! Ну, ложись, ведь еще ночь.
— Я не смогу больше заснуть.
— О, Господи, я хорошо понимаю тебя, — сочувственно произнес Маттиас. — Как часто я желал, чтобы кто-то был рядом со мной в трудные минуты. Могу я … прилечь рядом? Тебе нечего бояться.
— Будь добр, приляг, — в лихорадочном испуге попросила она. — Но ведь тебе хочется спать…
— Я спал в эту ночь больше обычного, — усмехнулся он. — Тебе удобно лежать?
Он обнял ее одной рукой, она положила голову ему на грудь. Зубы ее стучали.
— Д-да, п-прекрасно. Поговори со мной, Маттиас, помоги мне забыть все это! Расскажи о себе, ты никогда об этом не рассказывал.
— Ты о себе тоже.
— Нет, я уже говорила… впрочем, я говорила это Андреасу. Это было так глупо с моей стороны.
— Я ревную тебя к Андреасу, — тихо сказал он.
— У тебя нет на это никаких оснований! Если ты считаешь, что у тебя есть на это причины, то мне остается только ревновать его к Эли. А у меня нет на это никакого желания. Напротив, я желаю ей от всего сердца выйти замуж за Андреаса.
— Но Андреас думает, что ты была немного влюблена в него.
Хильда среагировала на эти слова так, как реагировали на подобные вещи женщины во все времена.
— Он так думает? — вспылила она. |