— Он так думает? — вспылила она. — Никогда не встречала подобного самонадеянного… Он в самом деле так думает? Но это не правда, я… какой… какая самонадеянность…

Маттиас рассмеялся.

— Дорогая Хильда, ты хорошо умеешь говорить, но в одном твоя грамматика страдает: ты не умеешь склонять прилагательные…

— Ничего себе! — продолжала она, по-прежнему негодуя на Андреаса. — Нет, я серьезно, расскажи о своей жизни, о горах, проведенных в шахте, о той девушке из Тюбингена. Я ревную тебя к ней.

Маттиас снова рассмеялся и, заметив, что это помогло ей забыть ночные кошмары и все ужасные переживания, принялся рассказывать о своей жизни.

Хильда слушала и вздыхала над несчастной судьбой Маттиаса и Колгрима, теперь ей стала более понятна дружба Калеба и Маттиаса, и ей было так хорошо рядом с ним, что она с наслаждением тянулась, как кошка.

Потом она рассказала ему о своей жизни — и на этот раз перед ней был более внимательный и понятливый слушатель, чем Андреас. Теперь они знали друг друга лучше. Они теснее прижались друг к другу — и Хильда снова заснула, к большому удивлению Маттиаса. Впрочем, он воспринял это как знак того, что она чувствует себя с ним в полной безопасности, — и он с облегчением вздохнул. Он все еще не осмеливался удостовериться в том, что его мужской орган функционирует как положено.

Он стоял перед дилеммой: его врожденное благородство требовало, чтобы он не прикасался к ней до свадьбы, и в то же время он считал, что нужно сначала проверить, смогут ли они строить свою, совместную жизнь.

Утреннее солнце уже заливало комнату. Маттиас высвободил затекшую руку и повернулся в другую сторону. Он заметил, что Хильда во сне подвигается к нему: она прижалась коленями к его коленям, так что их тела в точности подходили друг другу. И Маттиас, ощутив в теле блаженное тепло, взял ее руку, лежащую у него на груди, и поцеловал. После этого святой Маттиас тоже уснул.

На следующее утро Андреас и Калеб встали рано. Они появились в Гростенсхольм, когда там только еще готовился завтрак.

— Маттиас, ты должен оставить на сегодня врачебную практику. Мы идем на охоту за оборотнем.

— Но ведь кругом корь! Как же я могу бросить детей?

— Родители сами справятся. У нас в Элистранде тоже лежат трое больных, и мы знаем, что нужно делать.

— Больными займусь я, — сказал Лив. — Маттиас расскажет мне, что нужно делать, а Йеспер отвезет меня, куда надо.

— Прекрасно, бабушка! — сказал Маттиас. — Мне тоже хочется сегодня поохотиться!

— И мне, — добавила Хильда.

— Не довольно ли с тебя оборотней? — заметил Калеб.

— Да, вполне. Но у меня есть идея относительно того, кто это мог быть, и я хочу поговорить об этом с тобой с глазу на глаз, если это возможно. Ведь у тебя тоже есть кое-какие догадки, не так ли?

Она теперь говорила «ты» всем молодым, считая, что ей это можно.

— Да, есть. Пойдем!

Они вышли в прихожую, сели у окна.

— Из чего ты исходишь в своих предположениях? — спросил Калеб.

— Из того, что есть человек, который не пил пива. Он мог притвориться спящим.

— Вот как? Это интересно.

— А ты что думаешь?

— Я думаю о ремне, который мы нашли, и о ведьмовской веревке в руке убитой женщины.

— Ты подозреваешь кого-нибудь?

— Да. Скажи сначала ты.

Она сказала. Калеб кивнул и назвал то же самое имя.

— Тогда за дело. Без промедлений. Ты поедешь с нами.

Вся беда была в том, что Хильда не умела ездить верхом.