– Поправляюсь: в свекольной ботве. Топинамбур в сравнении с тобой слишком основательный. Или в ботве репы. Увы, иногда старческое слабоумие наступает рано. Подвинься‑ка. Ты мне телевизор загораживаешь.

– С каких это пор ты смотришь телевизор?

– С тех пор как вижу по нему своих знакомых. Вон смотри, бородатый коротышка, с виду довольно противный.

– Holy shit! Это же Садовый Гном! Я его и не узнала.

– Мало было встречать его в кошмарных снах. Теперь его еще и на камеру снимают.

И Лола встала, чтобы подойти поближе к телевизору. На полпути она вдруг остановилась. На экране с головокружительной высоты падала какая‑то блондинка. Падение завершилось на крыше автомобиля. Лола напрягла глаза и уши. Раздались чьи‑то недовольные высказывания, затем выступила Элен Плесси‑Понто. Министр внутренних дел, со своим гладким лицом и уверенным голосом, сразу же сумела всех успокоить и с хорошо поставленной простотой, составлявшей ее главное очарование, предложила «предоставить полиции заниматься своим делом». Лола вернулась за стол. Повисло тяжелое молчание, нарушить которое Ингрид не решилась. Лицо ее подруги ясно свидетельствовало, что о репках, морковке и сакуре речь уже не идет.

– Так ты говоришь, дочь Папаши Динамита, уязвленную равнодушием медбрата‑испанца, зовут Алис?

– Да.

– Не похоже, чтобы мне довелось ради нее открыть свои карты, разве что валет пик.

– О чем ты?

– О том, что некая Алис Бонен, двадцати четырех лет, танцовщица, вчера выбросилась с 34‑го этажа «Астор Майо».

– Fuck!

– Ты от меня ничего не скрыла, Ингрид?

– Не понимаю! Я же видела Мориса сегодня утром.

На плечи Ингрид навалилась свинцовая тяжесть. Морис души не чаял в своей дочери. В своей красавице Алис, которая любила какого‑то парня так, что выбросилась из окна, хотя перед ней была целая жизнь. Эта смерть казалась столь же странной, сколь и ужасной, а ведь только что они вспоминали сакуру. Бедный, бедный Морис.

– Она покончила с собой? – спросила Ингрид бесцветным голосом.

– Неизвестно, но похоже на то.

– Зачем комиссар Груссе выступал по телевидению?

– Чтобы промямлить парочку нелепиц, а еще потому, что ему поручили расследование. Видишь ли, Алис Бонен жила в нашем округе. Если бы ты соизволила подойти к волшебному экрану, то узнала бы мнение человека с улицы. Он особо не распространялся об общественном согласии, зато не стал скрывать, что он думает о телеканалах, привлекающих зрителей, заигрывая со смертью. Ведь кровь только придаст остроту выступлению прекрасной Плесси‑Понто.

Ингрид призадумалась. Лола играла вилкой, чертя линии на бумажной скатерти. Рагу между тем неумолимо стыло.

– Телевизионный канал передает интервью с человеком, который говорит, что ему не нравится подход телевизионщиков. Что‑то тут не так, Лола.

– Телеоператор продал отснятую пленку небольшому агрессивно настроенному каналу, который показал ее без изменений. А на крупном канале извратились по‑крупному. Они тоже передали репортаж, но добавили высказывания гражданина, без утайки выложившего свое мнение о кровавых подробностях.

– Таким образом, они дважды снимают сливки.

– Вот‑вот. Показывают пленку, но при этом выставляют себя оскорбленными святошами. И подавляют конкурентов.

– Вы становитесь настоящими американцами, даже больше, чем мы сами.

– Сначала мы были греками, потому что оттуда все началось. Во всяком случае, это относится к старой Европе. Потом римлянами, галло‑романами, франками, не говоря уже о родственных связях с ордами варваров, которые пришли издалека, так что теперь нам не страшно почувствовать себя немного американцами.