Когда, промокшие насквозь, вернулись папа и Хэрмансон, они тотчас поднялись на берег забрать бидоны. Но они взяли только свои, а Шёберг вообще не взял ничего, так как хотел быть лояльным по отношению к береговой охране.

— Но они ведь обещали по три бидона, — напомнила фру Хэрмансон. — И по четыре бутылки коньяка!

— Обещали, пока были напуганы, — ответил папа.

— Когда мы высадили их на берег, они изменили свое обещание и дали по одному бидону на семью.

— Значит, бидонов у нас — три, — сосчитала фру Хэрмансон. А то, что предназначалось Шёбергам, мы можем ведь поделить между собой.

— Это было бы неверно, — сказал папа. — Здесь — вопрос принципа. Два бидона — и точка. А кроме того, сама поездка кое-чего стоила! Женщинам этого не понять.

К вечеру ветер на юго-западе стих, и мы поплыли по домам, каждый в свою сторону. А бидоны остались лежать в болоте. Мы не произнесли ни слова, мы молчали.

Есть люди, которые продают найденные ими бидоны с большой прибылью. У этих людей нет своего стиля и принципов. Кое-кто гребет с бидонами прямо к береговой охране. Так случилось однажды в Перно.

Купить бидон, да еще втридорога, — значит обмануть государство, так делать нельзя. Единственно правильный поступок — найти бидон, а еще лучше — спасти его с опасностью для жизни. Такой бидон приносит только радость и не мешает никаким принципам.

Но выброшенная течением на берег или дрейфующая лодка — нечто совсем иное. Лодки — дела серьезные. Тут нужно искать и искать без конца их владельцев, даже если потребуются годы на их поиски. То же самое и с сетями, которые унесло течением. Их надлежит вернуть владельцам. Все остальное — бревна, и доски, и крепежный лес, и пробки, и поплавки для сетей, и буйки — можно забрать себе.

Но самое худшее, что только можно сделать, — это присвоить себе пиратскую добычу, которая уже припрятана. Это — непростительно! Если она поднята на камень или собрана в груду с двумя камнями сверху — добыча неприкосновенна. Можно обезопасить ее двумя камнями, но еще лучше — тремя. Можно, конечно, надеяться, что она попала туда случайно. Есть люди, которые присваивают чужую добычу или, что еще хуже, — забирают самое лучшее в каждой из находок. Это достаточно хорошо известно. Если ты спас, вытащив из воды, какую-то планку, об этом все равно узнают. А часто точно знают, и кто там был. Но ты потом ничего не говоришь, так как это нетактично, да и кто просил тебя класть для сохранности камни, вместо того чтобы отвезти все домой в два рейса?

Очень тонкое дело — определить, что правильно, а что неправильно. Можно много говорить об этом. Если, например, лодка приплывает со шкафом, а шкаф полон бидонов, то совершенно ясно, что надо искать владельца лодки, и он сам забирает шкаф, если дело чистое. Но сколько можно забрать бидонов?

Большая разница между бидоном в лодке, или в зарослях, или в воде, и в шкафу, который погрузили в лодку.

Однажды я нашла берестяную лодочку, которая называлась «Darling». Она была очень красиво сделана: с трюмом, рулем, рулевой рубкой, и матерчатыми парусами. Но папа сказал, что владельца ее мне искать не следует.

Может статься, все это не очень важно, если только найденная вещь — достаточно мала. Так думаю я.

Альберт на год старше меня, если не считать шести дней. Через шесть дней мы станем ровесниками.

Он сидел у залива, где пришвартованы лодки, и насаживал на длинную удочку уклеек для своего папы.

— Ты сначала убей их, — сказала я. — Ужасно всаживать в них крюк, пока они живы!

Альберт слегка приподнял одно плечо, и я уже знала, что это означает своего рода и извинение, и объяснение, мол рыбе больше нравится, если наживка шевелится.