С трудом дождавшись, когда Флора уйдет к себе и уснет, Арун выскользнул из особняка через черный ход и направился к задней калитке. Несколько дней назад он тайком сделал оттиски с ключей, которые стянул у Флоры, пока она лежала, одурманенная наркотиком, и попросил мастера изготовить дубликаты. Он хотел быть уверенным в том, что сумеет в любую минуту покинуть особняк.

На улице лил дождь и свистел ветер. В такую непогоду никто не заметил исчезновения юноши, а тот спешил по улицам, причудливо переплетенным, словно корни огромного дерева, не страшась ни ливня, ни даже молнии, порой сверкавшей так ярко, что чудилось, будто наступил Дивали[37].

Когда одна из вдов приоткрыла маленькое решетчатое окошко, она не поверила своим глазам. За воротами стоял мужчина! Он был совершенно мокрый; одежда облепила тело, с волос текла вода. Однако он не был похож на нищего, потому женщина спросила:

– Что вам надо?

Она ожидала ответа, что он заблудился, но юноша сказал:

– Я хочу увидеть Сону.

– Сону? Вы ее родственник?

– Нет, но…

– Это запрещено. Мужчинам нельзя сюда входить.

Окошко захлопнулось. Арун продолжал стоять перед воротами, потому что просто не знал, куда ему теперь идти. Он не напрасно задержался: створки со скрипом приоткрылись, и юноша увидел… Ратну.

– Ты! – обрадованно воскликнул он, но девушка не улыбнулась.

– Арун-бхаи, Сона исчезла! – взволнованно произнесла она. – Я искала, но ее нигде нет!

– Давно она пропала?

– Не знаю. Я боюсь, как бы не случилось самое худшее!

– Оставайся в приюте, – решил Арун. – Я постараюсь ее найти.

Он поспешил к Гангу под неутихающим дождем. На берегу не было ни души. Несколько лодок качались на приколе, рискуя быть сорванными. Шум вспученной, бурлящей воды оглушал, но бешеный стук сердца в груди был гораздо сильнее.

Позднее Арун говорил, что Сону спасло ее белое сари, хорошо заметное в темноте. Не успев броситься в воду, девушка поскользнулась на ступенях и упала. Ударилась о камни и осталась лежать, захлестываемая волнами.

Тонкая безжизненная рука погрузилась в воду. На голове с начавшими отрастать волосами виднелась ссадина. Бледные губы были скорбно сжаты, а веки печально закрыты.

Арун подхватил на руки ту, которую хотел защитить, чью боль желал уничтожить, и в отчаянии огляделся. В стороне, чуть выше гхатов, сгрудились лачуги. Когда их сносило водой, нищие обитатели складывали стены снова – из всего, что попадется под руку. Юноша поспешил туда, надеясь найти приют.

В одной из хижин Арун обнаружил двух женщин. К счастью, у них была медная жаровня, от которой шло тепло. Когда с Соны стянули мокрое сари и принялись растирать руки и ноги, она застонала, а потом закашлялась. Женщины укрыли девушку. Тряпье было ветхим, зато сухим, и вскоре она согрелась.

Открыв глаза, Сона увидела Аруна, который смотрел на нее с невыразимой нежностью.

– Ты жива!

– Я умерла.

– Пусть так. Ты умерла, сбросила в Ганг старую оболочку вместе с бременем кармы и можешь начать все заново, если только захочешь, – промолвил юноша, а поскольку девушка молчала, спросил: – Почему ты хотела утопиться?

– Я призналась Суните, что говорила с вами, а она передала это жрецам. Те велели мне пересказать им наш разговор. Я не могла этого сделать, и вместе с тем мне нельзя было их ослушаться.

Арун был потрясен ее великодушием и порядочностью. Он подумал, что его душа напоминает вывернутую наизнанку грязную одежду или пересохший колодец. Чистота этой девушки казалась чем-то беспорочно светлым и недосягаемо высоким. Как он осмелился отягощать ее совесть постыдными признаниями!

– Вы зря меня спасли, – добавила Сона.