— Я чего, — говорит, — я думаю, тебе просто нужно здесь жить. Только не от меня зависит. Что еще Чамли скажет.

— Это что я ему скажу, — говорю.

Я здорово злилась на Чамли.

Потом мы втроем сели на табуреты около стойки. И они опустили в автомат монетки, и им в стаканы налилось что-то, пахнущее жидкостью для дезинфекции. Я достала мортисянскую кредитку и спрашиваю:

— А у айвового сока какой код?

Они поставили стаканы, посмотрели на меня, потом на автомат. Потом Козерог открыл дополнительную панель и начал что-то там искать, а Рыжий нажал звонок, и пришла барменша. Вот это была всем женщинам женщина! Одежды на ней было много, даже очень. Из ее юбки можно было всем здешним женщинам сшить по платью. А из остатков материала сделать парашют. И лицо у нее было, как у сердитого бульдога.

Она на меня презрительно посмотрела, выслушала заказ и тоже начала что-то подбирать вместе с Козерогом. В конце концов, они мне сделали сок, только не айвовый, а какой-то незнакомый. Кисловатый, розового цвета. И взяли за него немного. Но не привередничать же — я догадалась, что тут, в основном, пьют местную дрянь, а запах в этом месте такой странный из-за общей от нее отрыжки.

И я отхлебнула сока и спрашиваю:

— А что он вообще за тип, этот Чамли?

Рыжий говорит:

— Адмирал.

— Пышно, — говорю. — Роскошный титул. По-моему, надо — атаман.

Смеются. А вокруг тем временем мало-помалу снова начал потихоньку собираться народ. Кое-кто расселся рядом, некоторые — подальше, где эстрада, но все — так, чтобы нас держать в поле зрения. Видимо, сообразили, что мы интересные, и стали ждать, не отколем ли еще чего-нибудь замечательного. И я уже совершенно смирилась с тем, что тут, вокруг, сплошные уголовники — я сама хороша. Я украла у далекой родины грузовик обогащенного урана. Тоже уголовница. Но далекая родина сама виновата — не надо было бросать свою гражданку на произвол судьбы. И мысль эта надежно успокаивала мою совесть.

Мужчина с волосами, выкрашенными в красную полоску, и с чем-то вроде мелких гнутых гвоздей, проколотых через брови — ну, Бриллиант, вы все его знаете, спросил, откуда я свалилась. И я начала рассказывать про Аллариа, про аварию, про трофейный грузовик, стараясь только не забыть, что о себе надо говорить в мужском роде, хотя по этому поводу никто и не беспокоился — и тут меня кто-то подергал за рукав сзади и сказал:

— Гляди — адмирал.

Я оглянулась — и увидала самого красивого мужчину, какого только могла вообразить.

Норли бин Ситтл, кинозвезда, который снимался в «Великих Переменах» в главной роли, и по которому с ума сходили все девочки с нашей базы, рыдал бы в коридоре от ревности и комплекса неполноценности. Это копна белокурых волос ниже лопаток. Это глазищи, сияющие, сине-зеленые, огромные, в длиннющих ресницах. Это персикового цвета кожа, нежные руки, длинные ноги в блестящих штанах в обтяжку, и талия, на которой он мог бы, условно говоря, носить мой браслет.

Я поняла, что погибла. Я, клон несчастный в четвертом поколении, поняла, что такое любовь. Угрожай этому ангелу опасность — я с наслаждением рискнула бы жизнью, лишь бы он потом махнул ресницами в мою сторону. Я поняла, что никаких шансов у меня нет. Я — робот-пилот в дурацком скафандре, с черной мордой и волосами ежиком — рядом со здешними женщинами, так шикарно раздетыми и такими ухоженными, выгляжу, как закопченный танк рядом с авиеткой.

Мое сердце было разбито. Я еле спросила у Козерога — хрипло:

— Это он — Чамли?

Козерог резко вдохнул и выплюнул напиток на стойку.

— Легче, Луис, — говорит.