Я еще успела заметить, что вид у него был скорее равнодушный, чем оскорбленный. Потому что, если бы он всерьез обиделся, я не знаю, что бы я сделала. Мне и так хотелось Чамли затряхнуть. У меня на него уже составилось досье. Он слишком легко делал гадости тем, с кем близко общался.
Тем более, что он оторвался на Котике, а мне буркнул, неприязненно, но тоном ниже:
— Да ляд с тобой, кто тебя гонит. У нас, типа, свободный мир.
Если бы он сразу это сказал, это здорово бы прибавило ему очков в моих глазах.
Чамли со мной разговаривать не стал, и я это восприняла, как большой подарок судьбы. Чамли допил свой страшный напиток, передернулся напоследок, съел какую-то коричневую корочку и удалился. А к нам с Козерогом и Рыжим подошли участники Чамлиной банды, стаи, как они тут говорили. Познакомиться.
Компания пестрая — смотрела я на них и дивилась, что человек может с собой сделать, была бы фантазия. Мужчины любят фенечки, это понятно — но что они любят такие экстремальные фенечки, это для меня оказалось новостью.
Наколки, к примеру, штука болезненная. Но если кто контур губ, к примеру, татуировкой подчеркивает — хоть понятно, за что мучается. А зачем на лице какого-то паука ужасного рисовать в паутине, как Козерог — это для меня затея совершенно непостижимая. Или вставлять эти крючки под кожу — ведь явно больно и выглядит странно. Но чемпионом мне тогда показался Фэнси.
Нет, я понимаю — тяжелая работа, война, травмы. Я понимаю — можно во время какой-нибудь катастрофы потерять глаз. Всяко бывает. Но любая из моих соотечественниц так бы себе синтетику подобрала, чтоб никто даже не догадался, что глаз искусственный. А тут…
На Фэнси я в первое время вообще не могла смотреть. И не могла понять, почему он себе этот кошмарный шрам не только не заполировал, а еще и подсветил красным. И зачем у него это красное свечение из синтетического глаза. В сумерках выглядит вообще ужасно. Просто сказочный бес какой-то. И я, между прочим, до сих пор такого мнения. А этот фрукт — и нечего ухмыляться — сообразил, что у меня от его вида шерсть дыбом встает, и взял моду подходить со спины и трогать за плечо.
Я ему три раза обещала, что уши оторву, если он еще раз так сделает. А на четвертый он говорит:
— Знаешь, если до сих пор уши целы, то им уж ничего не грозит. Я че, не вижу — тебе тоже прикольно.
— И убеждать тебя без толку, — говорю, — и насчет морали ты не в курсе.
А он только ухмыляется.
Но что интересно — они меня все цепляли разными способами, но они и друг друга постоянно цепляли — и я поняла, что это у них такая игра. Кто первый выйдет из себя — тот и продул. Поэтому перестала показывать эмоции по поводу, тем более, что они сами так делают. И очень быстро почувствовала, что эта дикая компания довольно легко может быть компанией моих товарищей. Мне было смешно и уютно. Вообще, они были по-настоящему дружелюбны. Они пили разные виды яда, смертельные даже по запаху — и порывались угостить меня, а любые попытки заметить, что употреблять эти штуки в пищу неполезно, веселили их до упаду. Еще они вдыхали наркотический дым — и предлагали мне, а я, наученная опытом с напитками, даже не заикнулась, что это вредно, просто отказывалась поделикатнее. Потом Бриллиант предложил мне пластик жевательной резинки. Я хотела взять — но у них были такие заговорщиские физиономии, что передумала, и, как потом выяснилось, правильно сделала.
И, в конце концов, Бриллиант положил мне руку на плечо, проникновенно посмотрел в глаза и спросил, не тяготит ли такое просветленное существо, как я, присутствие толпы грешников вокруг.
— Знаешь, — говорю, — мне ж звездолет надо покупать. Я же не могу с вами на ваши дела летать на старом грузовике, у которого вся электроника выгорела. |