В ее красивом лице было что-то нехорошее. Она совсем не хотела быть моей подругой, и не хотела, чтобы ее приласкали, и я вообще не понимаю, чего она хотела. И не по-настоящему улыбалась великолепными зубами — и сразу замечалось, что их у нее тридцать две штуки ровно.

Я вспомнила Хэзел, с ее сожженной кожей, с рубцом на щеке, с выцветшей челкой, бедную мою Хэзел, которая была мне как сестра — и мне стало неприятно от того, что пришла эта барышня.

А она говорит:

— Скучаешь, мальчик? — хотя по ней заметно, что ей это совершенно не интересно.

— Нет, — говорю. — Веселюсь.

И она жеманно захихикала. И я поняла, почему Рыжий сказал про нее «девка». Я хотела сказать Рыжему, что мне не хочется больше общаться и что я спать пойду, но Рыжий вместе с Козерогом уже куда-то провалились. А девка поправила блестящие кудри и говорит:

— Купи мне выпить и чего-нибудь сладкого.

Я говорю:

— Зачем?

Она рассмеялась и отвечает:

— Зачем, зачем… Затем!

Я говорю:

— Давай, я куплю, ты поешь и уйдешь?

И она посмотрела на меня, сузив глаза, как сердитая лиса.

— Не обижайся, — говорю. — Просто у меня настроение плохое.

Она встала, посмотрела на меня сверху вниз и говорит:

— Да вот еще — на тебя обижаться. Много чести. Подумаешь. Извращенец несчастный.

И ушла странной походкой — вся нижняя часть туловища у нее двигалась, как вывихнутая. Мне показалось, что она все-таки обиделась и решила в ответ обидеть меня. Я только никак не могла взять в толк, почему — ведь ей самой не слишком-то хотелось со мной оставаться.

Она подошла к мужчине, который завязывал свои длинные волосы бантом на затылке и звали его Гад. Он улыбнулся, и она уселась к нему на колени, как в кресло, и вид у нее в мою сторону сделался совершенно победительный. А Гад погладил ее по спине, чего-то налил и принялся разговаривать с Фэнси, будто ее и не было.

На месте этой женщины я обиделась бы на Гада, а не на меня. Но я ничего не знала о местных нравах. Возможно, у нее и был какой-нибудь внутренний резон.

Мои товарищи ушли, разговаривать мне стало не с кем, и я решила тоже идти домой.

Пробираясь к дверям в темноте и дыму, я услыхала, как Чамли болтает с Бриллиантом и еще с кем-то из своих друзей. Я просто автоматически прислушалась, потому что болтали они обо мне, даже притормозила в тени, благо они сидели в нишке, где горел свет, и меня не видели.

— Да этот Луис — смешной парень, но, вроде, ниче так, — говорит Бриллиант.

— Только он был где-то извозчиком, — говорит мужчина совершенно без волос на голове. — Это не трофей, это его грузовик — я такие штуки чую. В драке он будет ваще никакой.

— Ну, есть же реакция кое-какая, — говорит Бриллиант.

Чамли хмыкнул и говорит:

— Это ему в деле не поможет. Он нездешний. Слишком нервный. До всех дело есть. Вы еще увидите, как он в ближайшем бою накроется. Да еще этот «Легионер» у него с двойным управлением. Какой пилот пойдет к такому лоху.

Бриллиант говорит:

— Его Козерог прикроет. Он Козерогу нравится.

А Чамли:

— Ну да, дел у Козерога в бою не будет, как за чужим хвостом следить.

— Такого не прикроешь, — говорит тот, без волос. — У такого два варианта есть: он либо сунется под ракету, если не трус, либо, если трус, вывалится нафиг из драки, — и хихикнул.

— А пусть попробует вывалиться, — говорит Чамли.