Но я привыкла рано вставать еще на Аллариа, а Котик не привык спать ночью и поэтому к рассвету выспался.

На нашей новой машине оказался дивный водоочиститель, поэтому уж мы могли себе позволить душ и все блага цивилизации. А потом я увидела, что Котик зашвырнул в угол свою рубаху в серебряных розах и блестящие штаны и надел рабочий комбез и куртку из своей торбочки. И волосы снова завязал ленточкой. И стал похож не на звезду экрана и героя-любовника, а на старшеклассника на практике. Правда, тоже киношного.

— Жаль, — говорю. — Раньше было красивее.

— Прости, Луис, — говорит. — Просто, кажется, так сейчас будет лучше.

И я, глядя на него, подумала, что глупо постоянно ходить в скафандре, что еще надеть шлем — и вид будет совсем как у ипохондрика, который чужого мира боится до одури. Хотела снять, но Котик сказал:

— Не снимай, пожалуйста. В нем надежнее.

— Ага, — говорю. — Будто я боюсь болезнетворных микроорганизмов.

— А если и боишься, — говорит, — кому какое дело? Знавал я одного парня, так он, как увидит какого-нибудь незнакомца, сразу грабки спиртом протирает, потом — глоток внутрь, а по вене — шприц биоблокады. На всякий пожарный. Кто-то ему рассказал про гуршгианскую проказу, так он жутко боялся подцепить.

— Не подцепил? — говорю.

Смеется.

— Нет. Спился. Так что не парься. Что ваще может быть нормальнее, чем пилот в скафандре?

Потом мы взяли пульверизатор с красной краской, вышли наружу и крупно написали на покрытии: «Блок Луиса. Не занимать, а то он вернется и даст в ухо». А потом уже, со спокойной душой, улетели проверить машину.

Особенно далеко мы не забирались. Так, «прыгнули» тысяч на пятьсот километров, только чтоб посмотреть, как он идет в гиперпространстве — до ближайшего астероидного потока. А там постреляли в астероиды. И в этом пробном рейсе я окончательно поняла, что такое Котик.

Сокровище.

Рассчитывал «прыжки» он не особенно лихо, но на этом я сама зубы съела. Зато Котик дивно вел машину в физическом космосе — мне случалось гостить у патрульных и смотреть маневры, но я в жизни не видала такого виража. Ни у кого. Он все забортное ничто просто собственной кожей чувствовал. Поэтому мы сразу решили, как разделим обязанности в бою — он будет выводить машину на цель, а я — стрелять, благо я, оказывается, вполне терпимо стреляла. Котик только сказал:

— Попрактиковаться бы на чем-нибудь пошустрее астероидов…

— Да, — говорю, — хорошо бы. Но не вижу мишени. Если только попросить кого-нибудь нас атаковать и пострелять понарошку.

— Угу, — говорит. — Давай Чамли попросим. А я случайно выстрелю не понарошку. Совершенно холостой, то есть, очень одинокой ракетой.

— Если мы, — говорю, — попросим Чамли, то еще на планете раздеремся.

— Ну да, ну да, — говорит. И улыбается со злыми огоньками в глазах. — Он в жизни мне не простит, что я свалил. Думаешь, им движет что-то вроде страсти? Фигу, я три года был его пилотом. Он привык к хорошей жизни, теперь ему будет сложно… разыскать кого-нибудь с хорошей квалификацией… и широкого профиля.

— Да, — говорю. — Ты крут.

— Я!? — фыркает и закатывается. — Нет, я?! — и тыкается мне носом в плечо. — Ты правда так думаешь? Нет, Луис, ты — просто чудо какое-то!

Ну да, думаю. Чудо. В перьях. Но ничего не говорю. Я была совершенно счастлива.

В штабе на нас смотрели, как на неведомую иномирную диковинку — с ноздрями на коленях, например.