Алан, прихрамывая, подошел к входной двери. Хромота — это первое, что Мэй в нем заметила, когда для нее он еще был помощником продавца в местном книжном магазине и краснел всякий раз, как она к нему обращалась. Он совсем чуть-чуть припадал на ногу — походку это почти не портило, — но не скрывал увечье от окружающих. С ним Алан казался безобидным — отличная маскировка для человека, имеющего дело с колдунами и демонами.

Его брат Ник шел позади. Он всегда опережал Алана на шаг, защищая собой, или на шаг отставал, прикрывая спину. Мэй подумала, что ему, должно быть, просто не приходит в голову идти вровень. С точки зрения Ника, гулять за компанию значило тратить попусту время.

Вот уж кто никогда не выглядел безобидным. Впрочем, Ник и не пытался. На его фоне хромота Алана выглядела более жалкой. Ник двигался подобно ночной реке — текучее извилистое движение, которое глаз замечал на секунду позже. От его плавности бросало в дрожь; один взгляд — и неотступно возникала мысль: пожелай он убить, ты и опомниться не успеешь.

Сердце Мэй забилось чаще, щеки запылали. Она тут же рассердилась на собственную глупость и стала спускаться по лестнице, твердя себе с каждой ступенькой, что звала братьев на помощь, а не для того, чтобы лишний раз увидеться. В мыслях теснились заранее заготовленные, тщательно отрепетированные разумные фразы.

Едва Мэй открыла дверь, как все они вылетели из головы.

Джеми с сестрой, Алан и Ник больше недели прожили вместе; эти лица стали Мэй почти родными, но она не видела их с тех пор, как убила колдуна и узнала о Нике правду. Теперь они выглядели иначе, да и она иначе себя чувствовала: словно ее разбили на куски и кое-как собрали обратно. Ей не приснилось. Все было по-настоящему — и братья, и мир колдунов, такой отличный от привычного мирка Эксетера. Ник с Аланом стали живым напоминанием о магии, опасности и крови на руках, которая мерещилась Мэй по ночам.

— Привет, — сказала она и впустила их в дом.

— Рад тебя видеть, Мэй, — приветствовал Алан, обнимая ее.

Она вздрогнула — не от объятий. У нее перед глазами снова встал рыжий парень в старомодных круглых очках, худенький, но симпатичный и как будто милый, только совсем не в ее духе — Алан, каким она впервые его увидела.

Теперь-то Мэй знала, что к чему, но, обнимая Алана, на миг растерялась. Внешне он был одним, а в душе — совсем другим, и эти образы было непросто совместить. Его грудь и плечи оказались неожиданно твердыми, жилистыми, а под тонкой футболкой прятался пистолет. Мэй животом почувствовала его очертания.

Алан был далеко не безобиден. И то, что она это знала, его не смущало.

Мэй на миг застыла, как вкопанная, забыв обнять Алана в ответ. Он уже отстранился, когда она положила руку ему на плечо. В следующий миг Алан неловко шагнул ей навстречу. Они очутились совсем близко и торопливо, смущенно попятились.

От Ника Мэй объятий не ждала. Он не удостоил ее даже приветом — просто привалился спиной к двери и кивнул, сложив руки на груди. Когда Мэй предложила пройти в дом, он последовал за ними в гостиную — так же, на шаг позади, тщательно прикрывая брату тылы.

Мэй до того осточертело собственное глупое замешательство, что она рискнула по примеру матери изобразить радушную хозяйку.

— Присаживайтесь, — сказала Мэй и нацепила улыбку, как бэйдж. — Может, вам чего принести? Сока? Чая?

— Сок — это здорово, — ответил Алан. Ник помотал головой.

— Ты что, говорить разучился? — съязвила она и тут же захотела откусить себе язык.

— Не разучился, — сказал Ник, кривя губы в полуулыбке. — А ты, вижу, до сих пор достаешь людей?

Голос у него был низкий, похожий на рев пламени — басовитый, гулкий, в котором то и дело потрескивает так, что нельзя не вздрогнуть.