Я поднялся на край фонтана и вгляделся в ночь. Было слишком темно, чтобы разглядеть что‑нибудь, но на мгновение мне показалось, что я увидел вдалеке отблеск лунного света на том странном металле, из которого фейри делают свои доспехи и оружие.

Еще один рог протрубил – зычный, басистый, раскатистый, только этот послышался со стороны, противоположной первому. На протяжении следующих секунд к ним присоединилось еще несколько таких же, потом добавились барабаны, а потом до нас донесся и нарастающий рев и рык – со всех сторон. В горах на восток от Арктис‑Тора одна из снежных вершин скрылась в приближающейся черной туче. Я огляделся по сторонам – тень накрыла еще несколько вершин. Звуки рогов и крики делались все громче.

– Блин‑тарарам, – выдохнул я и повернулся к крестной. – Это та энергия, которую я использовал здесь. Это она причиной, да?

– Разумеется, – подтвердила Леа.

– Срань господня! – поперхнулся Томас, подскочив как напуганная кошка, когда то, что он считал всего лишь статуей, шевельнулось и заговорило.

– Томас, это моя крестная, Леа, – представил я ее. – Леа, это То…

– Я знаю, кто это, – пробормотала моя крестная. – Я знаю, что это. И я знаю, чей он. – Взгляд ее снова уперся в меня. – Ты призвал силы Лета сюда, в Арктис‑Тор, в самое сердце Зимы. Когда ты это сделал, все Зимние ощутили боль. А теперь они спешат убить тебя.

Теперь поперхнулся уже я.

– Э… Сколько их?

Безумный блеск снова появился в ее глазах.

– Ну как же, детка. Все Зимние. Все наши.

Блин.

– Черити, – крикнул я. – Уходим!

Черити кивнула и встала, поддерживая Молли. Хорошо, девчонка могла уже двигаться. Оставайся она без сознания, могу себе представить, каково бы нам пришлось спускать ее с башни. Молли вместе с матерью скрылись на лестнице.

– Томас, – сказал я. – Сможешь срубить хоть часть этого льда, не повредив ее?

Томас облизнул губы.

– Думаешь, это удачная мысль? Разве не она хотела превратить тебя в собаку?

– В гончую, – уточнила Леа, шаря по всем сторонам безумным взглядом. – Это совсем другое дело.

– Она была маминой подругой, – тихо шепнул я Томасу.

– Мой папаша тоже был маминым другом, – возразил он. – И ты знаешь, чем это кончилось.

Леа издала внезапный задыхающийся звук.

Я нахмурился и посмотрел на нее. Глаза ее едва не вылезали из орбит, а лицо исказилось от боли. Губы шевелились. Звериный рык вырывался из горла каждую секунду или две. Пальцы свободной руки скрючились. Потом она вдруг обмякла, а когда снова посмотрела на меня, глаза ее сделались прежними: на треть похотливыми, на треть по‑кошачьи бесстрастными, на треть безжалостно‑хищными.

– Детка, – произнесла она слабым голосом. – Ты не должен освобождать меня.

Я в замешательстве уставился на нее.

– Почему?

Она стиснула зубы.

– Мне нельзя еще доверять, – произнесла она наконец. – Еще не время. Я не смогу исполнить обещания, данного твоей матери, если ты освободишь меня сейчас. Уходи.

– Доверять? – не понял я.

– Не время, – произнесла она, и голос ее снова зазвенел от напряжения. – Я не могу долго удерживаться от… – Она поежилась и опустила голову. Когда через несколько секунд снова посмотрела на меня, безумие вернулось в ее глаза.

– Погоди, – прохрипела она. – Я передумала. Освободи меня.

Мы с Томасом переглянулись и опасливо отступили на шаг.