– Это оставляет след. Лишать кого‑то жизни. И бедолаги, которых поработили вампиры в том приюте. Даже еще хуже.
– Все эти люди пытались убить тебя, Мёрф. Ты должна была поступить так. У тебя и выбора‑то не оставалось. И ты знала это, когда нажимала на спуск.
– А у тебя, ты считаешь, был выбор? – спросила она.
Я пожал плечами.
– Может, и был. А может, и нет. – Я сглотнул. – Суть в том, что я тогда этого и в голову не брал. Не колебался. Хотел только, чтобы они поскорее умерли.
Довольно долго она молчала.
– Что, если это Совет держит меня под колпаком? – тихо спросил я у Мёрфи. – Что, если я превратился в какого‑то монстра? Такого, что отнимает чужую жизнь, руководствуясь лишь своими желаниями? Которого результат интересует больше, чем средства? Для которого сила значит больше, чем справедливость? Что, если это первый шаг?
– А ты сам так считаешь? – спросила она вдруг.
– Я не…
– Потому что если ты, Гарри, так считаешь, значит, возможно, так оно и есть. А если считаешь, что это не так, значит, скорее всего это не так.
– Сила позитивного мышления? – спросил я.
– Нет. Свобода выбора, – ответила она. – Ты не можешь изменить того, что уже произошло. Но ты волен выбрать, что делать дальше. Из чего следует, что ты переметнешься на черную сторону только в том случае, если сам выберешь это.
– А с чего ты взяла, что я этого не сделаю?
Мёрфи фыркнула и легонько коснулась пальцами моего подбородка.
– Потому что я не идиотка. В отличие от некоторых других сидящих в этой машине.
Я поднял правую руку и осторожно сжал ее пальцы. Они были теплые, крепкие.
– Поосторожнее. Это почти, можно считать, комплимент.
– Ты порядочный человек, – сказала Мёрфи, опуская руку; пальцев моих она при этом не стряхнула. – Порой до боли слепой и глухой. Но сердце у тебя доброе. Потому ты и относишься к себе так беспощадно. Ты устал, голоден и изранен, и ты видел, как нехорошие парни делают такое, чему ты не в силах помешать. Ты пал духом. Вот и все.
Простые, искренние и прямые слова. В голосе ее не было ни капли фальшивых утешений, ни капли снисходительной жалости. Я ведь не первый день знаком с Мёрфи. Я знал, что она готова подписаться под каждым своим словом. Сознание того, что она на моей стороне, даже если я нарушил закон, который она защищала по долгу службы, здорово ободряло.
Я говорил это прежде и повторю еще раз.
Мёрфи – хороший парень.
– Может, ты и права, – сказал я. – Блин‑тарарам, и правда хватит жалеть себя – работать пора.
– Только начни с еды и отдыха, ладно? – хмыкнула она. – И если ты меня не слышал, я заеду за тобой утром.
– Идет, – кивнул я.
Мы посидели, держась за руки, еще немного.
– Кэррин? – спросил я.
Она посмотрела на меня. Глаза ее казались очень большими, очень голубыми. У меня не получалось смотреть в них долго.
– Ты никогда не думала о… ну… о нас?
– Иногда, – ответила она.
– Я тоже, – признался я. – Только… моменты все были какие‑то неудачные.
Она улыбнулась.
– Я заметила.
– Как по‑твоему, в этом что‑то есть?
Она осторожно сжала мою руку пальцами и сразу убрала их.
– Не знаю. Может, когда‑нибудь… – Она посмотрела на свою руку и нахмурилась. – Это многое бы изменило.
– Изменило бы, – согласился я.
– Ты мой друг, Гарри, – сказала Мёрфи. |