Он молча сделал еще глоток.

– Ты мне ничего не хочешь сказать?

Он пожал плечами и кивнул в сторону лежавшего на каминной полке конверту.

– Мои новые телефон и адрес. И еще там немного денег тебе.

– Томас… – начал я.

Он снова отхлебнул пиво и мотнул головой.

– Нет, возьми. Ты сам предлагал мне пожить здесь до тех пор, пока я не стану на ноги. Я почти два года тут прожил. Я твой должник.

– Нет, – сказал я.

Он нахмурился:

– Гарри, пожалуйста.

С минуту я смотрел на него, раздираемый противоречивыми эмоциями. Часть меня по‑детски радовалась, что маленькая квартирка снова будет принадлежать мне одному. Гораздо большая часть вдруг ощутила себя опустошенной, расстроенной. Но имелась и еще одна часть – эта радовалась за Томаса, гордилась им. С первого дня, как Томас поселился у меня, он оправлялся от полученных ран. Довольно долго я боялся, что отчаяние и самоглодание раздавят его… в общем, я понимал, что его желание жить самостоятельно – признак выздоровления. Ну и таким же признаком я мог считать возрождающиеся у Томаса гордость и уверенность в себе. Потому он и оставил деньги над камином. Я не мог отказаться от них, не уязвив при этом его гордость.

Если не считать обрывочных воспоминаний об отце, Томас – единственная оставшаяся у меня родня. Томас без колебаний рисковал ради меня жизнью, охранял мой сон, ухаживал за мной, когда меня ранили, а время от времени даже стряпал. Ну конечно, порой мы действовали друг другу на нервы, только это ничуть не приуменьшало того, что мы на самом деле значим друг для друга.

Мы братья.

Все остальное преходяще.

– Ты справишься сам? – тихо спросил я, встретившись с ним взглядом.

Он чуть улыбнулся и пожал плечами:

– Думаю, да.

Я склонил голову набок.

– Откуда у тебя деньги?

– Заработал.

Брови мои сами собой поползли вверх.

– Ты что, нашел работу, с которой тебя не выгнали почти сразу же?

Томас слегка поморщился.

– Извини, – спохватился я. – Но… я же знаю, у тебя с этим были сложности… – Собственно, сложности у него возникали с сослуживцами, точнее, с сослуживицами: их влекло к нему с такой силой, что они едва не дрались за место в очереди. Да уж, инкубу куда легче тусоваться в ночных клубах или на званых вечеринках, чем вкалывать на кассе или доставщиком пиццы. – Нашел что‑то подходящее?

– Угу. Главное, без людей, – ответил он. Произнося это, он улыбался как ни в чем не бывало, но я‑то ощущал в нем напряжение. Он чего‑то не договаривал. – Уже некоторое время там.

– Да? – спросил я. – Где?

Он легко ушел от прямого ответа.

– Ну, есть такое место на Лейк‑Вью. Наконец смог отложить немного. Хотел вернуть тебе долг.

– Перерабатывал, наверное, – предположил я. – Насколько я могу судить, ты пахал восемьдесят, если не девяносто часов в неделю.

Томас пожал плечами; улыбка маской застыла на его лице.

– Ну, пришлось повкалывать.

Я сделал еще глоток пива (классного, кстати, даже в охлажденном виде) и обдумал все это. Если Томас о чем‑то не хочет говорить, он и не будет об этом говорить. Давить на него в такой ситуации бессмысленно. У меня не сложилось впечатления, будто он вляпался в неприятности, и хотя лицом он владеет получше профессионального игрока, я прожил с ним достаточно, чтобы в большинстве случаев видеть его если не насквозь, то, во всяком случае, сквозь маску. До сих пор Томасу не удавалось зарабатывать себе на жизнь. Если теперь он считает, что в состоянии это делать, значит, к его словам нужно относиться серьезно.