Следующим номером программы стала проработка старейшего врача диспансера дерматолога Выгонковой, необоснованно долго державшей больного с обострением псориаза на больничном. Худая, вся какая-то сморщенная словно сухофрукт, Выгонкова бойко отбивала все нападки, мотивируя свои действия заботой о благе больного человека. Старая гвардия обычно непрошибаема. Если Выгонковой не находилось оправдания, она прибегала к ultima ratio — цедила сквозь зубы:

— Я с пятьдесят девятого года работаю врачом и не нуждаюсь в том, чтобы меня поучали.

Данилов прикрыл глаза и подумал, что если не вникать в мелкие подробности, то вполне можно представить, что дело происходит в двести тридцать третьей поликлинике, где он не так давно работал. Все то же самое — один необоснованно продлил больничный, другой продал больничный, третий справку за деньги выдал, а четвертый нахамил пациенту. Что-то сегодня еще никого за хамство и грубость не прорабатывали. Можно добавить к названию диспансера третью букву «К». КВККД — кожно-венерологический клинический культурный диспансер!

Насчет буквы «К» Данилов поторопился. После Выгонковой главный врач взялась за его соседа.

— На доктора Кобахидзе поступила жалоба в департамент здравоохранения, — сказала главный врач.

— Марианна Филипповна, мы эту жалобу разбирали две недели назад! — напомнил с места Георгий.

— Это новая жалоба, Георгий Асланович, мне ее только вчера вечером переслали. От гражданина Селиванова…

— Мама дорогая! — Кобахидзе в притворном ужасе схватился за голову. — Этот засранец еще жалобы на меня пишет…

— Георгий Асланович, не выражайтесь! — одернула его главный врач. — Лучше выходите сюда и объясните, почему вы разговаривали с пациентом в грубой форме и обозвали его «свиньей».

— Свиньей я его не обзывал! — Кобахидзе встал и начал пробираться к проходу, одновременно рассказывая свою версию произошедшего: — Я вообще никогда больных не обзываю! Этот… гражданин пришел на прием в трусах, которые последний раз были в стирке еще при советской власти! Противно смотреть просто было! А вроде бы культурный человек, в какой-то фирме бухгалтером работает. Я его попросил приходить ко мне на прием в чистом белье. Чистые трусы, говорю, залог быстрого выздоровления при вашем заболевании.

— Какой диагноз? — спросил кто-то из сидевших в первом ряду.

— Паховая эпидермофития. А он сказал, что нет такого закона, чтобы доктора пациентам указывали, как часто им трусы менять. Я сказал, что да, закона такого нет, но есть и кроме законов некоторые правила. Ну и добавил, что люди себя ведут по-людски, а свиньи по-свински. Больше ничего.

— Про свиней вам обязательно надо было добавлять? — уточнила главный врач.

— А почему бы и нет? — искренне удивился Кобахидзе. — Это же просто пример. Другое дело, если бы я ему сказал: «Ты — свинья, и родители твои были свиньями, и дети твои тоже свиньи». Вот это уже оскорбление. А он, кстати говоря, делал в мой адрес выпады националистического характера. Бурчал, что, мол, понаехали тут всякие и устанавливают повсюду свои порядки! Можно подумать, что привычка ходить в чистых трусах…

— Георгий Асланович, вы уже не раз убеждались, что ваша привычка к сравнениям и образным выражениям, кроме неприятностей, вам ничего не приносит. Разговор с Селивановым хоть при медсестре был?

— Да, Марианна Филипповна, при мне! — В третьем ряду встала молодая женщина в очках. — Слово в слово, как Георгий Асланович рассказывал. От себя добавлю, что не от каждого бомжа так воняло, как от этого алкаша Селиванова.