— Ничего страшного, — сказал Доктор. — Мы прекрасно разберемся во всем этом при более удобном случае. Я очень хочу видеть запись, о которой вы говорите, и, если вы будете так любезны, попрошу вас показать мне ее чуть позже.

Затем, тщательно избегая упоминания дат, периодов и всего, что имело отношение ко времени, он подверг лунного человека длительному опросу, касавшемуся целого ряда тем. Большинство из них было связано с эволюцией насекомых и растений, и Доктор самым строгим образом следил за мной, удостоверяясь, что все вопросы и ответы неукоснительно конспектируются в блокноте. Боже всемогущий! Мой бедный мозг не мог справиться с потоком этих вопросов: казалось, им никогда не будет конца! Как лунный человек впервые догадался, что растения хотят с ним разговаривать и сотрудничать? По каким признакам он установил, что цветы понимают пчел, которые собирают на них пыльцу, и наоборот? Какие фрукты и овощи он счел годными для употребления в пищу и как он определял их питательные свойства, не рискуя отравиться? И так далее и тому подобное. Беседа продолжалась много часов. Я записал большую ее часть, и, полагаю, с весьма незначительным количеством ошибок. Но, помнится, последние часы я уже наполовину спал.

Единственное, что осложняло разговор, — все та же закавыка со временем, наводившая дикий страх на нашего собеседника. После многих веков, проведенных бедным великаном вне человеческого общества, его разум попросту перестал использовать понятие времени. Даже в той записи последнего тысячелетия, которая, по его гордым уверениям, была снабжена надлежащими датировками, отнюдь не считались ошибками (мы убедились в этом, когда он нам ее показал) отклонения в целый век, как в одну, так и в другую сторону!

Изложение лунной истории в картинках и значках было высечено на поверхности большого плоского камня. Мастерство доисторического художника Угу Бумса представало здесь в самом выгодном свете. Хотя эта резьба не могла идти ни в какое сравнение с его шедевром — изображением коленопреклоненной девушки, тем не менее при первом же взгляде трудно было не оценить редкой энергичности и изящества рисунка.

Несмотря на приблизительность дат, которой грешили и воспоминания великана, и высеченная им запись, мы все же составили неплохой конспект лунной истории — лучшего в тех условиях нельзя было и желать. Получился глубоко волнующий, захватывающий документ. Это был рассказ о рождении и развитии нового мира; о том, как человек, внезапно перенесенный в космическое пространство и располагавший лишь тем, что в момент катастрофы случайно оказалось в его руках, сделал себя добрым монархом, повелителем замечательного царства, — гораздо более чудесного, нежели воображали себе в самых смелых фантазиях смертные, оставшиеся на Земле. Ибо по существу этот человек, называвший себя всего лишь Председателем Совета, бесспорно, был царем. А какие невзгоды, какие мучительные трудности он пережил на этом пути, могли понять только мы — мы, прибывшие сюда со снаряжением и инструментами, о которых он и слыхом не слыхал.

Наконец долгий, бесконечно долгий разговор Доктора с лунным человеком на минуту прервался. И пока я, отойдя в сторону, разминал свою правую руку, сведенную судорогой от непрерывного писания, Полинезия дала выход скопившимся чувствам, которые, видимо, владели ею уже достаточно длительное время.

— Ну, — хмыкнула Полинезия, поднимая брови, — что я тебе говорила, Томми? Ревматизм! Вот из-за чего Доктору пришлось тащиться невесть куда — из-за ревматизма! Добро бы еще речь шла о самом лунном человеке, я понимаю.