Маренн вздрогнула.

— Откуда это известно?

— Разболтали ее работницы.

«Понятно, пролетариат пролетариату».

— Но я надеюсь, что спуталась она с ним по сердечной части, — произнесла Маренн вслух, усаживаясь в кресло напротив де Трая. — Уж никак не по политической. Никогда не поверю, что Коко решила заняться политикой. Она всегда слишком занята модой.

— Конечно, по сердечной, — легко подтвердил де Трай. — Но теперь всем женщинам, которые одобряли политику коллаборационизма, а уж тем более тем, кто крутил романы с немцами, придется ответить. В глазах народа они заслуживают публичного наказания. Народ требует справедливости.

— Народ требует? — Маренн усмехнулась, разглядывая, как искорки света играют в гранях бокала. Давненько она не слышала ничего подобного. Уж тем более не ожидала услышать подобного во Франции от выходца из дворянской семьи, история которой насчитывает почти тысячу лет. Вот что значит, решающую роль в победе над нацизмом сыграли Советы и Сталин. Теперь их риторика популярна, заразительна.

— А в чем виноваты женщины? — спросила она, не отрывая глаз от бокала. — Это они сдали Францию Гитлеру? Или сбежали в Лондон, или куда-то еще, — она хотела сказать в Москву, но воздержалась. — Разве женщины не принесли жертву в восемнадцатом, вместе со всей нацией, разве не выдержали они разлук, не перенесли потерь, чтобы немцы никогда больше не ступили на нашу землю? Так почему же они не только ступили, а очень вольготно на ней пожили целых пять лет. Виноваты женщины? — она усмехнулась.

— Ну, конечно нет! — де Трай явно растерялся. — Но это общее настроение. Ты знаешь, какую роль в движении Сопротивления сыграли коммунисты, у них огромная поддержка по всей стране. Чтобы заручиться ей, де Голль согласился ввести Мориса Тереза в правительство. Тот же настоял на организации «комитетов по чистке».

— Каких комитетов? — Маренн вскинула голову. — По чистке? Ну, это просто как во время революции 1789 года. А гильотины не предвидится? Или обойдутся тривиальными методами, расстрелом, например.

— Да, кого-то и расстреляют, — ответил де Трай с вызовом. — Кто заслуживает. А обойти Мориса Тореза Шарль никак не мог, — теперь он уже вроде как оправдывался. — Да, методы коммунистов спорны. Но пойми, если бы де Голль был здесь, во Франции, если бы он сам находился в подполье! Но он эмигрант, диссидент. К тому же на Морисе Торезе настаивает Москва. Де Голль был приглашен к Сталину, тот признал его и поддержал. Так что в некоторой степени он зависит от Советов не меньше, чем от Англии, которая предоставила ему убежище.

— Я так и поняла, — Маренн кивнула. — Рука Сталина прослеживается четко. Создать комитеты, навести беспредельный страх, это все очень на него похоже. И что же, Коко попалась в лапы такому комитету?

— Да, ее арестовали в отеле «Риц». Двое сотрудников явились к ней в комнату и без всяких деликатностей потребовали, чтобы она следовала за ними. Она сопротивлялась, назвала всех маки «фифишками», но потом все-таки подчинилась. Куда денешься? Когда ее выводили из отеля, она громогласно заявляла, что никогда не видела более уродливых рубашек, чем на этих молодых людях и более страшных сандалий, где только шьют подобное! — де Трай рассмеялся. — В общем, все они головорезы, приспешники Робеспьера, душегубы. Франция оказалась в руках безумцев.