|
– Когда впервые на планерку строительства «Украины» пришел инструктор ЦК, я вместе со всеми выслушала его крики, ругань и угрозы, а после планерки подошла к нему и попросила: «Станьте, пожалуйста, молодой человек сюда». Я указала место. «Это еще зачем?» «Я вас очень прошу стать сюда». «Зачем?» «Вас просит женщина, автор этого огромного проекта. Кроме того, я намного старше вас, так что будьте настолько любезны, выполните мою просьбу». И он стал. «А теперь посмотрите на мой профиль – отсюда он хорошо виден (а надобно сказать, что профиль у нее был очень выразительный, напоминающий древнеримские монеты). Вы хорошо его разглядели? Теперь вы, надеюсь, понимаете, как со мной следует беседовать? Где влезете, там и слезете. Понятно?» Он остолбенел. «Вы меня поняли?!» Молчание. «То то!» С тех пор он со мной предпочитал не разговаривать, а если беседовал, то в заискивающих тонах.
Но вернемся к нержавеющей даме. Необычайное оживление царило в один из весенних дней 1981 года в коридорах Госстроя Украины – законодателя всех строительных деяний в республике. Наряду с клерками, мечущимися между кабинетами, можно было разглядеть совминовских референтов и кое кого из руководства Союза художников. Большой Совет Госстроя, на который я привез свой проект, был отменен. Я подошел к своему знакомому – известному скульптору А. Белостоцкому (тогда он был заместителем председателя Союза художников): – Чем вызван этот ажиотаж? – Понимаешь, какая неприятная история получилась, – сказал он, – принес черт одну начальственную даму из Москвы из Минкульта СССР. Осмотрела она нашу Родину мать и говорит: «У меня есть два замечания: во первых, почему у нее в руках щит с изображением герба Украины? Что, разве только Украина сражалась с немцами? И, во вторых, мне непонятно, почему она так повернута. Раньше, когда устанавливали скульптуры Родины матери, ей давали щит и меч и ставили лицом к врагам. Мечом она карала врагов, щитом защищала. Ваша Родина мать, извините, направила и щит и меч в сторону Москвы. Как прикажете это понимать?» А теперь представляешь, – продолжал он, – как и когда можно будет исправить эти «мелкие» замечаньица. Времени осталось всего ничего, 9 мая открытие. Ну со щитом еще куда ни шло, а что делать с фигурой? Я подошел к знакомому сотруднику Госстроя и спросил: – Что же будет с этим памятником? – Сейчас инженеры прорабатывают возможность поворота фигуры на 10–15 градусов. Звучало это как бред. Когда это сообщили начальственной даме, она была удивлена. – Я ничего подобного не требовала. Я просто высказала свои соображения. Позвольте, позвольте, это уже где то было. При установке памятника Богдану Хмельницкому поступила жалоба в Священный Синод, что, дескать, богомольцы, направляющиеся к Софийскому Собору, будут видеть не алтарную стену, а заднюю часть лошади. Памятник повернули, так, что гетман стал показывать булавой на Москву вместо Польши. Сама постановка железной 69 метровой фигуры между Лаврскими и Выдубецкими куполами была сомнительной идеей. Возвращаясь из Госстроя, я вспомнил, как известный архитектор Андрей Буров, оказавшись во Флоренции с дамой американкой на площади Уффици перед обнаженной скульптурой Давида Микельанджело, спросил ее, какое впечатление производит на нее эта скульптура. «Это настолько огромно, – ответила она, – что перестало быть неприличным». В нашем случае все было наоборот. Все понимали, что это настолько огромно, что перестало быть приличным по отношению к Лаврскому комплексу. На открытии монумента, состоявшемся 9 мая 1981 года, присутствовал сам Брежнев. Это было торжество искусства «недоразвитого социализма». Через некоторое время в газете «Правда» появился фельетон, в котором шла речь, несмотря на некоторую аллегоричность, об этом монументе. |
