Разумеется, никакого автопилота в скафандре не было. Джим посмотрел на друга.

— Ты же не сможешь отбиться от них в одиночку… — тихо произнес он.

— Эй, малый, ты, никак, сомневаешься в моей отваге? — с напускной самоуверенностью хмыкнул Тайкус. — Не ссы, разберусь я с этими ребятами. И, кстати: раз ты такой порядочный, что денег тебе не надо, значит, все денежки остаются мне!

— Тайкус…

Шлем с шипением закрылся.

— Вали, черт тебя побери!

Джим повернулся, шагнул к одному из окон. В костюме было привычно и в то же время как-то странно. Джим поднял руку, на пробу что-то нажал и ошеломленно заморгал: здоровенный кусок стены вылетел наружу. Джим помедлил, потом обернулся к Тайкусу.

Тайкус повернулся к нему спиной. Он скинул приличную рубашку вместе с жилетом, в котором когда-то сидели механические паучки, и остался в одной майке, штанах от костюма и ботинках. В каждой ручище он держал по пистолету и смотрел на дверь, ожидая, пока она вылетит — это должно было произойти вот-вот.

— Я так не могу, — сказал Джим.

Тайкус развернулся. На его лице застыло выражение, которое оно всегда приобретало, когда Тайкус готовился сеять смерть и разрушения в нечеловеческих масштабах. Но в глазах его было нечто, чего Джим никогда прежде там не видел.

— Джеймс Рейнор, — сказал Тайкус негромким, ровным тоном, который тем не менее каким-то чудом перекрывал какофонию грохота, криков и завывающих сирен. — Я как-то сказал, что никогда в жизни не совершал благородных поступков, и ты со мной согласился. Согласился, что я на такое просто не способен. Я думал, что ты прав — так вот, ты ошибался. Давай, вали отсюда. Выберись отсюда живым и сделай со своей жизнью что-нибудь хорошее. Это твой шанс. Не отнимай у меня права совершить благородный поступок — не здесь, не сейчас.

И снова отвернулся к двери. Джим уставился на Тайкуса. Ему хотелось найти какие-то прощальные слова, чтобы выразить все чувства, которые он испытывал к своему невозможному другу. Чтобы сказать, как он ценит смех и шутки, спасения на волосок от гибели, их буйные похождения, доверие, которое возникло между ними за эти годы… Но ничего сказать он не смог: в горле стоял ком. Тайкус оглянулся, коротко кивнул и повернулся навстречу своей судьбе.

«Черт, Джимми, лично для меня совершить что-нибудь благородное — это все равно, что спрыгнуть с крыши и полететь…»

Отсюда ему уже не уйти. Джим Рейнор понимал, что эго будет последний бой Тайкуса Финдли. И тогда у него само собой вырвалось:

— Я знаю, что ты меня никогда не предавал, Тайкус.

Тайкус не обернулся, но немного расправил плечи.

— Нет, Джимми. Никогда. И ты меня тоже не предавал, я это знаю.

Этого было довольно.

Рейнор развернулся навстречу ослепительному свету летнего дня, ворвавшемуся внутрь темной комнаты. Секунду постоял на краю зияющей дыры, которую проделал в стене. Внизу была зеленая трава, улицы, свобода.

Внизу был второй шанс стать тем человеком, каким его растили родители. Ходить под этим солнцем, не озираясь через плечо.

Джим Рейнор медленно вскинул руки, выпрыгнул из окна и полетел.

«Это же не человек! — ошеломленно подумал Уилкс Батлер, когда дверь наконец рухнула, и они хлынули в комнату. — Это монстр какой-то!»

В комнате проигрывалось сразу несколько голограмм — так много, что враз и не сосчитаешь, — одна ужаснее другой. И центральной фигурой в каждой из этих жутких сцен был человек, у которого, по-видимому, одна рука была кибернетической.