– Когда он возился со мной, я знал, что он делает это ради чего‑то другого, – сказал Кеннет. – Но я, правда, думал, что – ради тебя. Некоторые уроки его, – он машинально напряг руки и плечи, как будто держал тяжелый меч, – бесценны. Но если речь будет идти о твоей жизни… или моей… или ребятишек, что мне останется? Убить Уриена Брогау, ха! Если у меня получится. – Он свел брови. – Я же теперь все могу, да?

– Прими совет профессионала, – сказала Аранта. – Береги кровь. Рэндалл за каплю своей убивал, я – свидетель.

– А ты?

– Я в жизни не потеряла ни капли крови. Только через месячные, да еще когда менялись зубы. Ну, за этим можно уследить.

– Такого же быть не может! – Кеннет немедленно пустился в волнующее исследование. – Господи, правда, ни шрамика, ни оспинки. Повернись‑ка!

– Меня даже комары не кусают, – самодовольно сообщила Аранта. – Ой!

Хлоп! Ну что ж, сейчас кровососущие твари отучат ее зазнаваться. И едва ли теперь будет благоразумным брать в руки ядовитых змей.

– С ума сойти, – констатировал Кеннет. – Может, заколдовать тебя и оставить здесь, совершенную, как мраморная статуя? На века. И приходить к тебе…

– И каждый раз обнаруживать, что меня затянуло травой и подлеском, выщербило водой и ветрами, растрескало жарой и морозом. И птицы…

– Не подумал, – согласился Кеннет. – Нужен дворец. И потом, как же с тобой, мраморной, мы станем заниматься любовью?

– О, вот это существенно.

Некоторое время она еще упивалась его восхищенным исследованием ее груди: такой небольшой на вид и в то же время такой увесистой, так значительно ложащейся в ладонь. Было так странно и совершенно волшебно поверхностью кожи ловить излучение тепла его ладони, скользящей в полудюйме от тела. Особенно теперь, спустя всего несколько минут после того, как меж ними, кажется, и лезвия ножа было не просунуть.

Тем временем солнце выползло на небосвод, как будто его звали, поверхность воды забликовала, теплый парной дух земли потянулся ввысь, где руки невидимых мастеров лепили из него облака. Аранта села и потянулась, забросив руки за голову.

– Пошли в воду, – предложила она.

Гладь запруженного буреломом ручья разбилась под ними, словно была затянута корочкой льда, брызги взвились к небесам и обрушились оттуда цветным бриллиантовым дождем. Они резвились по пояс в воде, шумные, как дети или непуганые звери. И, разумеется, от холодной воды вновь вспыхнул пожар в крови, и они снова принялись друг за друга, прямо в воде, уже без слов. На этот раз – дольше, сосредоточеннее, нежнее, отыскивая друг в друге тропу к обоюдному наслаждению. И, сказать по правде, был уже день, когда они, сконфуженные собственным счастьем, держась за руки, вернулись к костру, где их встретил смертельно оскорбленный Анелькин взгляд:

– Ты сделала это нарочно!

4. ВОТ ОНО, НАСТОЯЩЕЕ!

Очередное пробуждение настигло Аранту оттого, что что‑то изменилось. Гремел утренний хор цикад, составляя неотъемлемую часть лесной тишины, перекликались наверху птицы. Грандиоза спала младенческим сном поодаль, демонстративно повернувшись спиной. Они с Кеннетом «на людях» старались вести себя прилично, но разве можно было удержаться и не покраснеть, лишний раз, словно невзначай – а иной раз ведь и вправду невзначай! – коснувшись рук? Минут уединения, когда они второпях пытались отдать друг другу накопленную годами и рвущуюся наружу нежность, и тому, и другой было безбожно мало, и оба чувствовали свою вину.