Не скрыла, а могла бы: опознания не было.

— Купили?

— Не подошла. Откуда вы знаете про шубу?

Рябинин повертел заявление хозяйки этой шубы, усмехнулся и положил его в папку, — женщина запуталась в каракуле.

— Работа у нас такая, — банально ответил он и посмотрел на Калязину…

Рябинину показалось, что по её лицу скользнула короткая тень, словно за окном пролетела птица; но никакой тени не было — он знал, что её не было, как не было и птицы за окном. Он хотел оживиться, хотел ринуться за этой незримой тенью и найти то, что всё-таки бросило её на лицо Калязиной… Но сознание, здравое сознание не признало незримой тени от несуществующей птицы, — хозяйка шубы ясно написала, что произошла ошибка. Да вроде бы и другие эпизоды не имели состава преступления.

— В моих действиях нет состава преступления, потому что я не допускала обмана, — подтвердила она его мысль.

— Посетили адвоката?

— В порядке необходимой обороны.

Нет, не посетила, — видимо, она знала уголовный кодекс не хуже адвоката.

— Сергей Георгиевич, а почему следователи ищут только плохое и не замечают хорошее?

— Что я не заметил хорошего?

— Вы собрали лишь те случаи, где за услуги я брала деньги. А где не брала?

— Такие эпизоды мне неизвестны.

— А я вам сообщу. Гражданке Сидоркиной я достала гарнитур, добавив двести сорок рублей своих собственных.

— Почему добавили?

— Пожалела её.

— Хорошо, вызову Сидоркину.

— Я всегда стараюсь помогать людям.

— За деньги?

— Сергей Георгиевич, — с особой теплотой заговорила она. — Я брала деньги с частных лиц, и брала их за советы. Вы же берёте деньги с государства, и берёте их за бесполезные допросы.

Рябинина удивило не хамство — удивил точный расчёт: она сказала эти слова лишь после его, казалось бы, тайного решения о ненаказуемости её пророчеств. И только теперь он почувствовал, что перед ним сидит всё-таки преступница.

— Вот как вы заговорили, — тоже с теплотой сказал Рябинин. — Надеетесь выйти сухой из воды?

— Я надеюсь на законность.

— Но ведь кроме формального состава преступления и вашей безупречной логики существует совесть. Людей-то вы всё-таки обирали?

Она с готовностью заулыбалась, словно ждала упоминания о совести.

— Если бы я давала советы бесплатно, их бы не ценили.

— Почему же?

— Настоящий товар стоит денег.

— Неужели никто не усомнился в вашем товаре?

— Товарищ следователь, да я выйду на улицу, встану, протяну руку, и мне будут класть в неё тройки и пятёрки.

— Ага, и десятки.

— Не верите вы, Сергей Георгиевич, в нашего человека, — вздохнула она.

Рябинин поднялся взглядом с её подвижных губ к нацеленному носу, потом, как-то минуя глаза, к просторно-философскому лбу и остановился на платиновом нимбе волос — Калязина была красива. И от этой красоты ему вдруг так стало противно, что он откровенно поморщился:

— Я вас ещё вызову…

Из дневника следователя.

Есть три специалиста, которые должны нами чтиться как благороднейшие и наипервейшие в обществе, врач, учитель и юрист. Им мы вручаем самое дорогое, что только у нас есть: врачу — наше здоровье, учителю — наших детей, юристу — поиск справедливости.

Калязина взорвала меня не мошенничеством… Она же врач!

Автобус покачивало.