— Всякому овощу своё время, — назидательно заметил Валуев.

   — Мы приняли меры к поимке Нечаева, совершившего уголовное деяние, обратились к швейцарскому правительству, к полицейским ведомствам Франции и Британии, дабы они выдали нам сего господина, ежели он обнаружится у них. Но они отказываются сотрудничать с нами. Франции, правда, сейчас не до этого, но швейцарцы могли бы помочь. Он скрывается где-то у них. Мы послали весьма опытного агента, дабы выследить его. Но ему это не удалось...

   — Зато удалось другое, — неожиданно вымолвил Валуев. — Притом, на мой взгляд, куда более важное: скупить и вывезти архив князя Долгорукова.

Шувалов поморщился. Решительно ничего не удаётся сохранить в тайне. Как ни старались в Третьем отделении упрятать концы в воду, как ни маскировали Карла-Арвида Романна, его секретная миссия стала в конце концов известна, и что всего хуже, в среде швейцарских эмигрантов. Как, откуда — так и не удалось вызнать. Стало известно, что он вовсе не Постников, что жандармы снабдили его фальшивым паспортом и другими бумагами. Правда, дело сделано, бумаги князя Долгорукова благополучно доставлены в Петербург и отныне надёжно упрятаны.

   — Откуда ты знаешь? — наконец выдавил он.

   — Господи, да ты сам же мне и рассказал, — в свою очередь удивился Валуев. — И даже хвастал расторопностью и находчивостью своего агента, сумевшего перехитрить самого Герцена с его пресловутым нюхом на таких господ.

Елена Павловна рассмеялась. Она была развлечена. Вслед за нею натянуто улыбнулся Шувалов.

   — Финита ла комедиа, — резюмировал Валуев.

Глава шестая

ВЕНОК ЗАГОВОРОВ

Самая опасная черта нашего нынешнего

переходного и временного положения

заключается в том, что продолжительность

его окончательно разлагает все элементы

охранительных сил. Общество более и более

расшатывается и распадается. Неудовольствие

и недоверие укореняются. Престиж правительства,

давно бледнеющий, окончательно потухает...

   — Я так думаю, Государь, брат мой, что ты в ознаменование 200-летия Петра Великого мог бы учредить орден Петра, — Константин Николаевич выжидательно глядел на Александра.

Последовала долгая пауза. Александр в раздумье почесал переносицу и наконец вымолвил:

   — Нет, Костя, полагаю это лишнее. У нас и так столь много орденов, что я бы, ежели не традиция, кое-какие упразднил бы: Анны, например, и Станислава... Велю отчеканить памятные медали.

   — Скуповато. Велик был государь, единственный в своём роде не только у нас в России, но и во всей Европе, а может, и всем мире. Надобно заметить сию знаменательную дату сколь можно торжественней. Я говорил с некоторыми учёными мужами. Они предлагают первым актом начать издание писем и бумаг, хранящихся в кабинете Петра Великого с самых ранних лет и по 1725-й год, год кончины нашего великого преобразователя.

   — Быть по сему, — Александр пристукнул ладонью по столу. — Идея мне нравится.

— Правда, мы с тобой окончания сего издания наверняка не увидим, — усмехнулся Константин Николаевич. — Оно займёт не один десяток лет. После Петра осталось столь много бумаг, его рукою писаных да надиктованных Макарову, что одна разборка и сведение их потребует штата искусных палеографов и на это уйдёт Бог знает сколько лет.

   — Что ж, положим начало благому делу. Потомки нам спасибо скажут. Думаю, что и не помешало бы учредить премии его имени за выдающиеся научные труды.