— Ох, Степан, вот где следовало быть, — вполголоса произнесла Соня. — Отсюда царь отъедет в Петербург. Может быть, даже сегодня.

   — Увы и ах, дорогая Соня, всё придётся начинать сызнова, — отозвался Степан.

На следующий же день в Успенском соборе при огромном стечении молящихся и духовенства, высших чинов охранительной и военной власти, градоначальства и представителей дворян был пропет благодарственный молебен.

   — Богоспасаемому и Богохранимому государю вашему Александру II, слава, слава, слава! — гремел хор. И весь огромный собор, казалось, вот-вот воздымется от грома голосов, подхвативших: «Слава, слава, слава!»

Александр вышел на Красное крыльцо при восторженных криках тысячной толпы. В глазах его стояли слёзы.

   — Воистину Богоспасаемый и Богохранимый, воистину, — бормотал министр двора граф Адлерберг, безотлучно пребывавший при Александре. Все — вся свита, великие князья — сыновья государя — все были в умилённом состоянии.

   — Бог спас, Бог спас, — губы Александра машинально складывались в эти два слова.

Можно ли было думать иначе? Каракозов, Соловьёв, Березовский шли прямо на него, целились... И всё мимо. Ныне вот взорвали полотно, думая погубить в крушении... Мимо. Чины полиции доложили: в Елисаветграде на станции задержан злоумышленник с грузом динамита. Показал на следствии, что бомбисты готовили крушения под Одессой и под Александровском. Царский поезд проследовал по другой дороге, минуя Одессу. А под Александровском была заложена мощная мина, которая, казалось, должна была бы разнести царский поезд. Не сработала. И там Господь простёр свою милостивую длань и отвёл смертоубийство.

   — Они не оставят своего злодейского замысла, — убеждённо проговорил Александр. — Они непременно приведут свой приговор в исполнение. Полиция и жандармерия бессильны. Уж сколько выловил этих террористов, а злодейское племя всё не выводится.

Злодейское племя, несмотря ни на что, не выводилось. Оно дерзко продолжало заявлять о себе. В рассеваемых повсюду листках оно писало: «Политическое убийство — это самое страшное оружие для наших врагов, оружие, против которого не помогают им ни грозные армии, ни легионы шпионов. Вот почему враги боятся его... Вот почему три-четыре удачных политических убийства заставили наше правительство вводить военные законы, увеличивать жандармские дивизионы, расставлять казаков по улицам, назначать урядников по деревням... Вот почему мы признаем политическое убийство за одно из главных средств борьбы с деспотизмом».

В Петербурге Александра встречал новый министр внутренних дел граф Лорис-Меликов.

   — Поздравляю Ваше величество с прибытием и с благополучным избежанием злодейских замыслов. Мы на пути к изловлению главарей. Я должен верноподданнейше доложить, что один из бомбистов некий Герш Давидов Гольденберг попал в наши руки. Пока что он решительно отказывается давать показания. Но я приставил к нему весьма умного и толкового следователя Добржинского...

   — Из поляков, — поморщился Александр.

   — Да, Ваше величество. Но из надёжных поляков, преданных трону. Уверен: он сможет расколоть этого злодея, действуя осторожно, посулами и обнадёживанием. В самое ближайшее время надеюсь доложить вам о результатах. Добржинский вызвал мать бомбиста, подсадил к нему в камеру нашего агента, весьма ловкого по части выпытывания, Курицына...

   — Курицын сын, — усмехнулся Александр в усы.

   — Ха-ха, Ваше величество, очень удачная шутка. Следователь действует с необычайной тонкостью: позволил матери провести полдня со своим Гершем, она привезла ему письмо отца, в коем старик просит пощадить его седины, имя всего рода, дотоле незапятнанное.