Лорис и в самом деле дорогого стоил. Боевой генерал, у которого за плечами был и Лазаревский институт в Москве и школа гвардейских подпрапорщиков в Петербурге, и война с Шамилем, и русско-турецкая война на Кавказском фронте в 1853-1856 годах, и наконец, война с турками в Закавказье в 1877-1878 годах, где Лорис фактически возглавлял кампанию, вершиною которой стало взятие считавшегося неприступным Карса. Он был обкатан и отшлифован со всех сторон, в том числе и с гражданской: был временным генерал-губернатором астраханским, саратовским и самарским, а затем и харьковским, где явил свои административные способности и даже таланты. Если его коллега по этой части Тотлебен действовал одним кнутом, то Лорис в отличие от него старался умиротворить противников и пряником. Подействовало! В Харьковской губернии наступило некоторое затишье.

Да-да, Лорис-Меликов на новом поприще оказался умнее своих предшественников. Грубая прямолинейность ему претила. Он старался воззвать к рассудку, к здравому смыслу своих противников. И в некоторых случаях преуспел.

Не во всех, конечно. С фанатиками не могло быть мировой. А фанатики, увы, обладали своего рода магнетизмом: они притягивали наиболее неприкаянных, неустроенных, разочаровавшихся, слабовольных людей с больной психикой, в общем, себе подобных. Притягивали, а лучше сказать, пытались притянуть старообрядцев и других сектантов, преследуемых православной церковью и властью.

Недовольных хватало. Лорис был не только умён и смел, но и хитёр. Без хитрости в тогдашних обстоятельствах нельзя было обойтись. Он, в отличие от своих предшественников, например, понимал, что надобно шаг за шагом идти на уступки — и экономические и политические. Что экономика родная сестра политики и они неразрывны и неразлучны. Что пора подумать и о народном представительстве во власти, на первых порах избегая ненавистного для окружения Александра слова «конституция». Что стоит, к примеру, отменить подушную подать, понизить выкупные платежи, лёгшие непосильным бременем на плечи крестьянства.

Лорис был красноречив. Александр внимательно слушал его.

— Да, Государь, России давно пора войти в семью цивилизованных народов, — ораторствовал Лорис, — для сего у неё всё есть. Всё, кроме пока что несовершенного государственного устройства. — И видя, что Александр нахмурил брови, прижал руки к сердцу и с обычной своей проникновенностью продолжил: — Ваше величество, вы не можете отрицать, что вам досталось тяжёлое, скажу прямо, наследство. С вашим восхождением на престол общество связывало большие надежды. Да что там большие — огромные. Начало было поистине великим. Все ожидали столь же великого продолжения. Но движение замедлилось, надобно честно признать, а потом и вовсе остановилось. Позвольте быть откровенным: в какой-то мере и по вашей вине, хотя окружение более мешало, нежели помогало.

Взгляд Александра, который он вперил в Лориса, был тяжёл, и тот замолк. Государь был самолюбив, и, зная это, никто, кроме разве брата Константина Николаевича, не отваживался говорить ему правду в глаза. Да и великий князь не злоупотреблял своим родством. Лорис знал это и понял, что зашёл слишком далеко. Однако же он уже не мог остановиться. Александр неожиданно поощрил его:

   — Продолжай же. Или заробел?

   — Сказать по правде — да. Но я ваш верный и преданный слуга и желаю вам и России только добра.

   — Я в этом нимало не сомневаюсь. Нисколько не сомневаюсь. — И Александр неожиданно подошёл и обнял Лориса.

Глава четырнадцатая

НАШ БЛАГОДУШНЫЙ, ЧЕСТНЫЙ РУССКИЙ ЦАРЬ!

Нельзя бороться с почвой, на которой стоишь,

с окружающим воздухом, с облаками над

головой. Можно только ощущать, видеть,

сознавать и терпеть.