— То-то и оно. Но всё сразу они не получат, ибо это противно интересу России, — заключил Александр.

Михайлов молчал как рыба. После успеха Добржинского, сумевшего склонить Гольденберга к покаянию щедрыми посулами, Лорис предписал всем коллегам удачливого следователя придерживаться его приёмов, его тактики.

Михайлова стали обволакивать посулами. Он продолжал молчать — прожжённый конспиратор, он знал истинную цену обещаниям врага.

   — Молчите? Бог с вами — продолжайте. Нам, должен вам доложить, всё известно, — следователь улыбнулся. Улыбка была натужная, кривая. — Хотите я прочитаю вам некоторые выдержки из устава вашего Исполнительного комитета. Хотите?

   — Как вам будет угодно, — буркнул Михайлов.

   — Извольте: вот, — и он уткнулся в бумагу, лежащую перед ним. — «Исполнительный комитет должен быть центром и руководителем партии в достижении цели, поставленной в программе...»

Если бы он в этот момент взглянул на Михайлова, то заметил бы как тот переменился в лице. Но он продолжал читать, приблизив лист к самым глазам, как видно, по близорукости:

   — «Все члены Исполнительного комитета признают безусловное подчинение большинству... Всякое имущество отдельных членов в момент их вступления делается безусловно и навсегда собственностью Исполнительного комитета...»

Оторвав глаза от бумаги, следователь с ехидством спросил:

   — А вы тоже пожертвовали своё имущество на алтарь комитета?

   — Читайте дальше, — угрюмо пробормотал Михайлов, — хотя это и не имеет отношения к делу.

   — Похоже, вы рассердились. А напрасно. Я, Александр Дмитриевич, несмотря ни на что продолжаю питать к вам уважение, ибо талант должен быть уважаем, даже если это, извините, злодейский талант. Что ж, продолжим. Я вижу, что это чтение доставляет вам удовольствие.

   — Вы угадали — не отопрусь.

   — Сделайте милость. Продолжаю: «Член обязан хранить в глубокой тайне внутренние дела Исполнительного комитета... Все личные симпатии и антипатии, все силы и самую жизнь каждый член исполнительного комитета обязан приносить в жертву его целей...»

   — Вот вы и принесли эту жертву, Александр Дмитриевич, — оторвался следователь. — Коли изволите вспомнить, один из героев вашего почитаемого литератора Чернышевского выразился о жертве, что-де она — сапоги всмятку. Дерзну навязать вашу жертву именно сапогами всмятку, то есть бессмысленной.

   — Называйте как хотите — ваше право.

   — Ну так я продолжу. Тут есть один любопытный параграф. Вот он: «Член Исполнительного комитета обязуется пробыть в составе общества впредь до осуществления его целей, т.е. низвержения существующего правительства...» Неужто вы так уверены, что вам с горсткой единомышленников удастся эта цель?

   — Если бы не был уверен — не впрягся бы, — теперь он отвечал ровным голосом, вполне овладев собой.

   — Что ж, если мне не удалось поколебать вас в вашей уверенности, очень жаль. Я должен вам объявить, что таковая цель — химера. Посему не стану читать дальше: всё-таки в этом утопическом сочинении более семидесяти параграфов. Подобные же сочинения ваших предшественников, в коих цинизм и кровожадность сочетаются с подобными же утопическими целями, были в своё время по указанию государя перепечатаны в «Правительственном вестнике».