Джонни, разумеется, хотелось, чтобы к нему относились как к равному, и его неизменно раздражало, когда родной дядюшка старательно опекал его, видя в нем изнеженного гостя. Вот поэтому Джонни и решил показать всем, чего он стоит, — показать раз и навсегда.

К тому же его выводило из себя и до обидного снисходительное отношение Берта Ремзи. Поэтому, когда стадо было отогнано от зыбучих песков, он оставил Маллинза и направился в сторону ущелья Сибли-Гэп. На закате солнца он проехал через ущелье и заночевал у родника, в нескольких милях дальше по дороге. До каньона, о котором рассказывал Маллинз, оставалось еще около восьми миль, потому что до Тьерра-Бланка он уже добрался.

На рассвете Джонни снова был в седле. Озаренный внезапной идеей, он повернул на север, направляя коня к тропе на Викторио.

Город старателей уже снискал себе дурную славу и, похоже, не собирался с ней расставаться. Свое название он получил по имени вождя племени апачей, воины которого вот уже несколько раз безуспешно пытались завладеть городком. Несколько тысяч старателей, карточных игроков, бандитов и грабителей-одиночек сделали этот городишко гиблым местом, от которого разумнее всего было бы держаться подальше. Но Джонни Лайл не забыл разговоров о том, что именно там продается скот, украденный с ранчо его дядюшки.

Джонни слез с коня и, оставив его у коновязи перед заведением с вывеской «Ресторан „Золотая сковорода“, отправился к загону, где было развешано несколько коровьих шкур. Он обратил внимание на тавро „7-77“, но, перевернув шкуру, увидел, что оно было переправлено со „Слэш 7“.

— Эй, ты! — грубый окрик заставил его обернуться. — Отойди от шкур!

Кричавший был огромным детиной с широченными, словно пианино, плечами и мятым лицом, испещренным шрамами.

Джонни перешел к следующей шкуре, а затем к следующей, верзила наблюдал за ним. Из пяти свежих шкур три были помечены тавром «Слэш 7». Он обернулся вовремя — как раз, чтобы встретиться лицом к лицу с набросившимся на него мясником.

Батч Дженсен был огромен, но только на умелого драчуна он ни капли не походил. И теперь ему предстояло кое-что узнать.

— Проваливай отсюда, я сказал! — гневно выкрикнул он, занося кулак.

Это была его первая ошибка, ибо за время своих наездов в Нью-Йорк Джонни обучился кое-каким тонкостям. Одна из них такова — наноси удар из того положения, в котором в данный момент находится твой кулак. А Джонни как раз потирал подбородок, и потому, когда Дженсен замахнулся, он выбросил вперед левую руку и сделал шаг в его сторону.

Прямой удар в челюсть оказался мощным, коротким и зубодробительным. Крепкие костяшки его кулака впечатались в челюсть, разбив в кровь губы Дженсена, который от неожиданности вскинул обе руки. Проворно развернувшись, Джонни ударил правой, погружая кулак в огромное брюхо Дженсена.

У Батча перехватило дыхание, и тогда Джонни нанес ему удар сразу обеими руками. Этот удар поверг Дженсена на землю. Джонни спокойно ждал, пока его противник поднимется. И тот наконец встал, что было его второй ошибкой. Он поднялся и тут же, низко опустив голову, бросился вперед. Прямой удар левой пришелся ему чуть повыше глаза и рассек бровь, а в результате апперкота правой у Батча оказался сломанным нос. И тут уж Джонни Лайл вошел во вкус. Свершившееся вслед за этим действо было непродолжительным, но захватывающим и кровавым. Когда все было кончено, Джонни отступил назад.

— А теперь, — сказал он, — поднимайся и плати мне шестьдесят долларов за трех коров со «Слэш 7».

— Шестьдесят! — брызгая кровавой слюной воскликнул Батч Дженсен.