Эркюль Пуаро сидел на скамейке, откуда хорошо был виден пруд. На тропинке показалась Генриетта. Заметив его, она сначала остановилась, но после минутного колебания подошла и села рядом.

— Добрый день, месье Пуаро, — сказала она. — Я была у вас дома и не застала. Какой у вас торжественный вид! Еще бы, вы будете руководить розысками. Полиция проявляет большую активность. Что они ищут? Револьвер?

— Да, мисс Савернейк, это как раз то, что они ищут.

— И вы думаете, они его найдут?

— Да, уверен. Я не буду удивлен, если это случится очень скоро.

Она вопросительно на него посмотрела.

— И вы знаете, где он находится?

— Нет, этого я не знаю. Но я уверен, что очень скоро его найдут. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как его ищут.

— Вы говорите очень странно, месье Пуаро.

— Это потому, что здесь происходят странные вещи. Вы вернулись из Лондона довольно скоро, мисс Савернейк.

Черты лица Генриетты ожесточились, она желчно усмехнулась.

— Убийца всегда возвращается на место преступления, разве не так? Ведь именно так говорят! Значит, вы все-таки убеждены в том, что Джона убила я? Вы мне не поверили, когда я вам сказала, что не могу убить кого бы то ни было.

Пуаро ответил не сразу.

— Мисс Савернейк, — сказал он задумчиво, — с самого начала у меня создалось впечатление, что это преступление или очень простое, такое простое, что это может сбить с толку, или оно необычайно сложное. Очевидно, что мы боремся с противником очень умным, с кем-то, кто способен все запутать до такой степени, что каждый раз, когда нам кажется, что мы близки к истине, мы оказываемся в тупике. Мы боремся не с реальностью, а с чем-то подстроенным, с версией, которую создали с большим умом, с тонкостью и хитростью. Все планы нашего противника до сих пор были очень удачны.

— Я вам охотно верю, но не понимаю, какое я имею к этому отношение?

— Эти планы, мисс Савернейк, задуманы и осуществляются умом созидателя.

— И поэтому вы подумали обо мне? Последовало долгое молчание. С нахмуренным лицом, куском карандаша Генриетта рисовала на белой скамейке какое-то фантастическое дерево. Пуаро смотрел на этот рисунок и вдруг вспомнил фишки для игры в бридж, вспомнил то, что увидел на столе в павильоне…

— То же самое вы изобразили на своих фишках? — спросил он.

Генриетта перестала рисовать, как будто только осознав, что делает.

— Да, — ответила она улыбаясь. — Это — дерево, месье Пуаро, и называется оно «Игдрасил».

— Какое удивительное название!

Она все объяснила.

— Таким образом, — спросил Пуаро, — если вы что-то непроизвольно рисуете, то у вас всегда получается Игдрасил?

— Да, это какая-то дурацкая мания!

— Сейчас вы его нарисовали на этой скамейке, в субботу вечером на своей фишке, в воскресенье утром — на столе в павильоне…

Шутливо она спросила:

— Я его нарисовала на столе в павильоне?

— Да, этот рисунок там и сейчас.

— Значит, я это сделала в субботу после обеда.

— Ни в коем случае! Когда в воскресенье утром Гуджен принес напитки в павильон, там этого рисунка не было. И в полдень этого рисунка там не было на столе. Я задал ему этот вопрос, он хорошо это помнил, он был категоричен.

— Тогда я могла его нарисовать во второй половине дня в воскресенье.

Пуаро отрицательно покачал головой.

— Этого не может быть! Полицейские всю вторую половину дня воскресенья возились около пруда, фотографировали, выуживали револьвер из пруда.