— Смелей! — подбодрила маменька.

— Ну, по деревьям, например, лазить.

— Помилуй Бог, ты ж не обезьяна? Зачем тебе по деревьям? — удивилась мат.

— Или нырять я б хотел, чтоб по полчаса под водой сидеть. На лошадях кататься. Грозы не бояться. Знать, когда солнце взойдёт. Ещё огонь без спичек добывать. Следы звериные уметь читать. Видеть, как солнечные пчёлы мёд собирают. Или чтоб я мог водорослями питаться. Или рыбой сырой. Или ещё…

— Ваня, прекрати, мне сейчас дурно станет, — оборвала его мать. — Ты что, индейцем захотел стать? Первобытным человеком? Дикарём?

Ваня печально вздохнул и замолчал.

— В общем так, сын ты мой дорогой, мысли эти варварские из головы выбрось. А то там места для математики не найдётся. Обещаешь?

— Конечно, маменька, — глядя картину с рыцарями, кивнул сын. — А сейчас можно я пойду погуляю.

— Нет. Сначала вы позанимаетесь с Марьей Петровной. Потом можно будет и погулять. И не вздыхай так. Ты не лошадь.

— Мама, а почему лошади вздыхают?

— От сытости.

Глава 11

Фома жульничает. — Ваня тоже жульничает. — В конюшне. — Фома вместо конюшенного. — Всё хорошо! — Конюх получает разнос. — Конюшенный тоже получает разнос. — Ване не спится. — Занесло, так занесло! — Страх. — Полевые человечки. — «Нашёлся!»

Однажды утром Ваня с Фомой, сидя в саду, играли в камушки. День был погожий, на небе ни облачка, и солнце, пробиваясь сквозь листву, бросало на игроков пятнистые трепещущие тени. Игре этой мальчика научил домовой. Правила её оказались очень простыми и Ваня усвоил их мгновенно: нужно было из горстки рассыпанных по земле камушков выбрать один, подбросить его вверх и, пока он летит, взять в руку следующий. После этого подбрасывать приходилось уже два камушка. Побеждал тот, кто мог управиться с большим количеством этих гладких маленьких кругляшей, что Ваня натаскал с берегов Ягодной Рясы. Фома, не любивший проигрывать, горячился и отчаянно жульничал. Он смешил Ваню, строил рожи, мог слегка пощекотать мальчика под рёбрами, чего тот очень боялся. Когда же и это перестало помогать, Фома начал незаметно прихватывать по несколько камушков за раз. Ваня долго терпел, хмурясь всё больше, и, наконец, не сдержавшись, сам пощекотал домового. Тот дёрнулся, рассыпал все камни и возмущённо завопил:

— Ах вот как! Ты что ж это, дух собачий, делать удумал? Жулить? За такое знаешь, что бывает? Вот я сейчас соберу все камушки, да съесть тебя заставлю! Будешь знать.

Фома скакал вокруг мальчика, потрясая кулачками и ужасно ругаясь. Клочковатая борода его стояла торчком, усы распушились, волосы вздыбились. Он стал похож на огромный шарик репейника, растрёпанный и колючий. Раньше Ваню такая картина, возможно, и испугала бы, но сейчас он уже слишком хорошо знал своего дружка, чтобы бояться.

— Вот ты, значит, как, отрыжка свинячья? — верещал Фома. — Да, все вы люди такие. Вам доверять, что собакам мясо стеречь отдать. Всё честными выглядеть хотят, а сами, как хвост лошадиный из стороны в сторону виляют. Я же почти выиграл, а тут ты со своими копытами. Завидно ему стало…

Фома долго ещё кипятился и булькал, как какой-тот невиданный косматый чайник.

Ваня молчал и терпеливо дожидался, пока тот успокоится, зная наперёд, что домового не переспоришь. Последние слова Фомы напомнили ему кое-что, о чём он давно хотел поговорить. Когда гнев домового поутих, Ваня ласковым голоском попросил:

— Фомушка, давайте на конюшню сходим. Так на лошадей посмотреть хочется.