– Ты когда-нибудь спрашивал о своих родителях?

– Я честно не знаю, с чего начать, чтобы люди не поняли, что я там один, –

ответил он и сглотнул. – Обо мне заботятся. Меня любят. Если социальная

служба или еще кто-то узнает, что у меня нет родителей, то меня заберут. Меня

будут воспитывать там и разлучат с Домом. Когда я вырос, чтобы понять это…

я знал достаточно, чтобы понимать, как плохо это будет.

– И куда она исчезла? – спросила она едва слышно, глядя на его пальцы. –

Нам нужно это понять.

Здесь Гэвин обычно прекращал думать на эту тему. Он мог представить, что был несчастный случай, после которого он остался на попечении Дома, или

– что еще хуже – она  намеренно бросила его там.

Но, как и ожидалось от Дэлайлы, ее это все не испугало.

– Мы должны отыскать объяснения, не дав при этом людям понять, что ты

живешь один… – она потерла свой средний палец о кончик большого. – Найти

способ, чтобы не подставить вас обоих.

В такой близи нельзя было не заметить, как ее ресницы касаются щек, когда

она моргает, как морщит лоб, когда задумывается. Она переплела свои пальцы с

его, разглядывая каждый. Его рука выглядела огромной на фоне ее: гигантские

ладони с длинными тонкими пальцами, испачканными чернилами. Он начал

отвлекаться от разговора и просто начал представлять, как его большие ладони

будут смотреться на разных частях ее тела, которые он еще не видел, но когда

она заговорила, он снова вернул свое внимание к теме.

– А ты не думал, – начала она, замолчала и прикусила нижнюю губу. Гэвин

заметил это и в ответ облизнул свои губы. – Ты не думал, что Дом что-то сделал

с…

Кровь Гэвина превратилась в лед, он подался вперед и приложил пальцы к

губам Дэлайлы, чтобы она замолчала.

– Молчи, – прошептал он, взглядом блуждая по комнате. Сама мысль, что

Дом сделал что-то плохое, заставила все внутри сжаться. Он только представил, что Дом мог бы услышать их разговор об этом, и ему тут же стало не по себе.

Ему только что послышалось шарканье? Скольжение? Та часть Гэвина, что

за последние двадцать четыре часа стала параноиком, была уверена: что-то

двигалось – вытянулось или развернулось – под его ногами. Ковер накрывал

алюминий, алюминий стоял на цементе, а цемент – на земле, в которой были

камни и жуки, корни деревьев. Он замер и встретился взглядом с испуганной

Дэлайлой.

– Что такое? – пробормотала она из-под его пальцев, но он смог лишь

покачать головой. Пот скатывался по шее на спину, Гэвин закрыл глаза, досчитал до десяти, встал и подошел к двери, открыв ее, чтобы посмотреть на

ряды деревьев, что обрамляли дорожку к улице Малберри.

Где жили соседи.

Закрывая дверь, он сказал:

– Это она бросила меня, Дэлайла. Она бросила, а Дом – нет. Больше я

ничего не знаю.

У стен были уши. У неба – глаза. И Гэвин задумался, были ли где-нибудь

ответы на вопросы, которые он не решался задать, и где вообще их стоило

искать.

***

себя защищенным, а в другой – настолько встревоженным? Дом не изменился, а

вот  он – да. Он стал подозрительным и недоверчивым, и когда скрывался за

поворотом от дома, то чувствовал укол вины. Дом защищал его от зимних бурь

и одиноких дней. Кормил его и одевал, был всем, что ему было нужно. До

появления Дэлайлы.

Он задумался, проходили ли через это все родители и дети. Трудности

взросления, – так он назвал это. И так оно и было. Чего бы ни хотел Дом, Гэвин

уже не был мальчиком, поглощенным моделированием самолетиков и

коробочками Лего.