Доктор МакНейлл закрыл глаза, медленно кивая. Когда он снова их открыл, он тихо спросил:

– Хотите сейчас поговорить с кем-нибудь другим?

Дэлайла без промедления ответила:

– Да. С Гэвином.

– Вашим родителям стоило бы попросить его держаться от вас подальше.

Буду честным, Дэлайла. Все это выглядит плохо. Будь вы моей дочерью, я бы

расспросил Гэвина о его роли во всем этом.

Словно по команде, из комнаты ожидания раздался голос отца. Она не

смогла разобрать слов, но его гнев был громким, а слова отрывистыми фразами

ударяли Гэвина, словно пули.

– Это ужасно для него, – приглушенным шепотом сказала Дэлайла, все-таки

не сумев сдержать слезы, глядя слезы на занавеску, огораживающую маленькое

пространство от коридора. – Это пытка для него, а он ничего не может сделать.

Он мучается, что сейчас не со мной.

– Но вы ведь понимаете, почему он не здесь.

Невесело хохотнув, Дэлайла посмотрела на него краем глаза.

– Я уеду домой с родителями, папа будет смотреть новости, а мама – читать

книгу. А единственный человек, которому нужно знать, в порядке ли моя рука, в

комнате ожидания выслушивает крики за то, чего не делал.

Доктор МакНейлл оглянулся через плечо на медсестру Лизу. Та пожала

плечами, и он снова повернулся к Дэлайле.

– Хочу, чтобы вы пришли ко мне через неделю, чтобы я убедился,

правильно ли заживает рана.

***

понимала, что у нее нет телефона, он остался у Гэвина. Так что она даже не

могла написать ему, чтобы узнать, куда он ушел и видел ли Давала.

Комната ожидания была не такой людной, как ей представлялось по

голосам и суете, доносившимся в процедурную. Когда доктор МакНейлл

жестом позвал их, ее родители прошли за ним в соседний кабинет, отделенный

стеклянной стеной, через которую Дэлайле было видно, как он объясняет им

возникновение раны. Он указал на свою руку, похлопал по ней и настойчиво о

чем-то заговорил, скрючив пальцы и делая царапающие движения. Дэлайла

смотрела на него с широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, рассказывает

ли он ее версию событий. Она засомневалась в этом. Один взгляд на Гэвина в

его темных облегающих штанах, потертой обуви и с растрепанными темными

волосами, и любой взрослый подумал бы, что он уже не просто странный, а

практически стал подозрительным. Лишь Дэлайла знала, что единственная

грубость, что мог позволить себе Гэвин по отношению к ней, – это

покусывающие поцелуи, о которых она сама просила.

Затем доктор начал перечислять на пальцах рекомендации, как и ей, прежде

чем отпустить ее в комнату ожидания. Она знала, что он говорит:

«Не совать рану под воду в следующие двадцать четыре часа.

Через два дня снимите повязку, чтобы рана подышала, наносите мазь-

антибиотик каждый шесть часов.

Никакого плавания и принятия ванны, нельзя оставлять рану мокрой или

погруженной в воду.

Если будет выглядеть так, словно в рану попала инфекция, тут же

возвращайтесь в больницу».

***

них троих, тяжелой паники Дэлайлы, гнева отца и тревожного ворчания матери.

– Боже, кажется, мы сто лет не были в этой больнице. Доктор МакНейлл –

это нечто, да, Фрэнки? – спросила она у мужа. И продолжила, не дожидаясь

ответа: – Он там давно работает? С восьмидесятых? А до этого там всем

заправлял его дядя. Как там его звали? Эдвин какой-то или как-то еще…

– Миллер, – равнодушно отозвался отец Дэлайлы.

– Точно! Эдвин Миллер. Ох уж он был и развратником, а? – заметила ее

мама; ее голос буквально сочился ядом.