— Здесь? — спросил он и всунул язык ей в ухо.

Кристя крепко зажмурилась. Она уже не могла высвободиться. Слишком поздно. Он прижимал ее всей тяжестью тела, овладевал ею, познавал, проникал. Но она словно откуда-то знала, что именно так и должно быть, что сперва надо дать Амосу то, что ему полагается, чтобы потом суметь забрать его самого с собой и посадить перед домом, как растение, как большое дерево. Поэтому она поддалась этому чужому телу и даже неуклюже обняла его руками и включилась в ритм необычного танца.

— Черт бы тебя побрал, — сказал в конце мужчина и закурил сигарету.

Кристя оделась и села рядышком. Он налил водку в две стопки.

— Хорошо тебе было? — Бросил на нее короткий взгляд и выпил водку.

— Хорошо, — ответила она.

— Давай-ка спать.

— Сейчас?

— Завтра у тебя поезд.

— Я знаю.

— Надо завести будильник.

А. Мос поплелся в ванную. Кристя сидела неподвижно и рассматривала святилище Амоса. Стены были покрашены оранжевой краской, но в холодном свете люминесцентных ламп неприятно отливали синевой. Из-под отогнутого края соломенной циновки виднелся кусок стены, где краска сохранила ярко-оранжевый тон. Кристе показалось, что она светится, режет глаза. На окне висела пожелтевшая от табачного дыма занавеска, а справа стояла опустевшая мебельная стенка и пишущая машинка, из которой торчала «Ночь в Марьянде».

— Почему ты полюбил меня? — спросила она его, когда он вернулся. — Чем я отличаюсь от других?

— Долбанутая ты, ей-богу.

На нем снова была та же расходящаяся на груди полосатая пижама.

— Как это — долбанутая?

— Ненормальная. Крыша у тебя поехала.

Он налил себе еще водки и выпил залпом.

И сказал:

— Проехала полстраны, заявилась к незнакомому мужику. Рассказала ему свой сон и легла с ним в постель. Чего еще надо. Конечно, долбанутая.

— Почему ты меня обманываешь? Почему не сознаешься, что ты Амос и все обо мне знаешь?

— Никакой я не Амос. Меня зовут Анджей Мос.

— А Марьянд?

— Какой Марьянд?

— Ночь в Марьянде. Что такое Марьянд?

Он засмеялся и сел возле нее на стул.

— Это кабак на Рынке. Там собирается всякая местная шантрапа и закладывает. Я написал об этом стихотворение. Знаю, что бездарное. Бывало и получше вирши кропал.

Она смотрела на него с недоверием.

Обратная дорога была наполнена грохотом дверей — стучали двери ночного поезда, двери купе, вокзальных туалетов, автобусов. В конце концов глухо захлопнулась входная дверь ее дома. Кристя бросила сумку и легла в кровать. Проспала весь день. А когда вечером встревоженная мать позвала ее ужинать, она забыла, что куда-то ездила. Сон, как ластик, стер все путешествие. Как-то в одну из следующих ночей Кристя услышала в левом ухе знакомый голос: «Это я, Амос, где ты была?»

«Как это, ты не знаешь, куда я ездила?» — «Не знаю», — прозвучало в ответ. «Разве ты не путешествуешь вместе со мной?» Голос затих, Кристе показалось, это оттого, что ему почему-то стало стыдно. «Никогда не уходи так далеко», — промолвил голос через минуту. «Что по-твоему — далеко?» — разозлилась она. Видимо, его напугал ее тон, потому что он замолк, а Кристе пришлось проснуться.

После этого путешествия в Ченстохову все стало иным, не таким, как прежде. Улицы в Новой Руде высохли, их залило солнце. Девушки ставили на своих рабочих столах букетики форзиций. Облезал лак на ногтях, из-под обесцвеченных волос вылезли темные корни и гнали светлые концы вниз, к плечам.