Кайлея гневно раздула ноздри.

— Ты позволяешь себе слишком большие вольности, Кьяра, — резко сказала она.

Камеристка поверх чашки посмотрела на молодую женщину, которая в другой ситуации считалась бы одной из самых выгодных невест империи для любого Великого Дома.

— Вы предпочитаете иметь компаньонку, леди Кайлея, или бездушную служанку? Я всегда была вашей подругой и доверенным лицом. Может быть, вы соскучились по механическим куклам, которых в Гран-Пале у вас было великое множество?

— Не пытайся угадывать мои желания, — тусклым голосом вяло огрызнулась Кайлея, — я горюю о великом человеке, который погиб из-за предательства императора.

Глаза Кьяры блеснули. Она не упустила шанса посыпать солью душевную рану Кайлеи.

— Да, и ваша мать тоже погибла из-за этого. Вы не можете рассчитывать, что ваш брат что-либо сможет сделать для восстановления величия вашего Дома и возвращения ваших прирожденных прав. Вы, Кайлея, — с этими словами величественная старуха уставила в молодую женщину узловатый подагрический палец, — вы — единственное, что осталось от Дома Верниусов, вы — душа и сердце великой семьи.

— Ты думаешь, что я этого не знаю? — Кайлея снова отвернулась к окну. Она не могла смотреть в лицо Кьяре, не могла смотреть в лицо никому, даже своему страху.

Если Лето женится на этой дочери эрцгерцога… Она гневно тряхнула головой. Это будет хуже, чем терпеть в замке шлюху Джессику.

Море Каладана простиралось до самого горизонта, небо затянули тучи, несущие зимний мрак. Глядя на невеселый пейзаж, Кайлея размышляла о своем ненадежном положении при дворе герцога Лето. Он взял ее под крыло в самый тяжелый час ее жизни, когда она была совсем девочкой, защитил, когда рухнул мир Дома Верниусов. Но те времена прошли безвозвратно. Как-то получилось, что привязанность и любовь, которые расцвели в их отношениях, незаметно увяли и умерли.

— Естественно, вы боитесь, что герцог примет предложение и женится на Илезе Эказ, — сладким голосом добавила Кьяра. Старая змея вонзила стилет своего притворного сочувствия в сердце несчастной Кайлеи и теперь повернула лезвие в ране. Она точно рассчитала, как уколоть молодую женщину в самое больное место.

Хотя Лето увлекся Джессикой, он иногда, похоже, больше по обязанности и не слишком часто, проводил ночи в постели Кайлеи. И она принимала его, как будто это была и ее обязанность. Честь Атрейдесов не позволяла Лето отринуть Кайлею, он не смог бы этого сделать, даже если бы совершенно охладел к ней. Лето избрал более утонченную пытку, оставшись с ней в близких отношениях, но не допуская до высот, которые принадлежали Кайлее по праву.

О, как хотелось ей побывать на Кайтэйне! Кайлея жаждала носить роскошные изящные платья и блистающие драгоценности; она хотела пользоваться услугами десятков служанок, а не довольствоваться обществом компаньонки, которая прикрывала медком свой острый, как змеиное жало, язык. Глядя на Кьяру, Кайлея не могла оторвать взор от расплывчатого отражения старой фрейлины, ее тщательно завитых и ухоженных волос, которые придавали старухе такой благородный вид.

Отражение казалось живым на стене сверкающего голубого обсидиана — приобретенного Лето за огромную цену у хагальских торговцев камнями, — чудесного дополнения к убранству Каладана. Лето называл эту стену «поверхностью созерцания», в ней Кайлея видела смутные тени окружавшего ее мира и могла бесконечно угадывать их значение. Голубой обсидиан был так редок, что лишь немногие Дома в империи могли позволить себе небольшие орнаменты из него, а Лето купил для своей наложницы целую зеркальную стену и камни для инкрустации стен банкетного зала в придачу.