И Эдди погибнет от какой-то вздорной инфлюэнцы? Лахли начал смеяться диким, идиотским, визгливым смехом, отдававшимся эхом от каменных сводов. Он обеими руками стиснул эту невероятную камеру и смеялся до тех пор, пока не начал задыхаться.

- Как вы вернетесь обратно? - прохрипел он наконец. - В свое время?

- Через Врата, - сонным, но рассудительным голосом отвечала его жертва.

- Врата? Какие врата? Где? - Он все еще смеялся, всхлипывая, на грани безумия. Какой рассудок выдержит такое потрясение?

- Британские Врата. В Бэттерси. Сполдергейт-Хаус. Но они не отворятся еще несколько дней, до самого второго октября. Они отворяются каждые восемь дней. - Ее голова сонно запрокинулась назад. - Но я не пройду тогда, я останусь до убийства Мэри Келли, а это случится девятого ноября... Вот тогда я вернусь со своими записями. И тогда я точно получу премию Кита Карсона...

Он снова расхохотался. Мэри Келли? Должно быть, это та самая сучка из Миллерс-корт. Какого черта ему теперь замышлять убийство какой-то мелкой потаскушки, к которой попало письмо, написанное тупицей, который даже не доживет до своей коронации? Ох, Боже, все это слишком смешно: вот он стоит в своем сатанинском святилище, посвященном завоеванию политической и духовной власти, на полу валяется мертвый путешественник во времени, на столе - опоенный безумец и пустоголовая журналистка, собирающаяся сфотографировать убийство, которого ему больше незачем совершать, а целых четыре шлюхи уже мертвы и изрублены на куски, и все впустую, а разлагающаяся голова мальчика-педераста смотрит на него через всю комнату и смеется над крушением всех его планов...

Но ведь эта женщина подарила ему намек на что-то новое, нечто, воспламенившее его воображение еще сильнее, чем все ожидания, связанные с Эдди. Новый, необъятный мир, чтобы он подчинил тамошние умишки и зажил как король. Он снова рассмеялся и погладил женщину по волосам. Все мысли об Эдди отваливались прочь как хлопья ржавчины с хорошей дамасской стали. Доминика, эта самонадеянная дура журналистка, помогла ему гораздо больше, чем думала, выслеживая его по лондонским подземельям.

Он оставил ее привязанной к большому железному крюку на священном дубе, опоенной до полнейшего бесчувствия, потом вытащил такого же бесчувственного Джеймса Мейбрика за дверь, оставил там, запер замок Нижнего Тибора и побрел по темным туннелям под Лондоном, тихо смеясь и пытаясь представить себе, что будет, когда он через два дня пронесет сквозь Британские Врата Доминику, умирающую от ран, которые сам же и нанесет ей незадолго до появления в Бэттерси?

* * *

Где-то незадолго до рассвета Йанира Кассондра проснулась от цепенящего ужаса. Доктор Джон Лахли ворвался в ее спальню и принялся будить, шлепая по щекам, больно, до синяков, хватая за руки и тряся.

- Расскажите мне про врата! - потребовал он, с размаху ударив ее по щеке. - Да проснись же, девка, расскажи мне про врата! И станцию! Откуда ты?

Йанира отпрянула от него, плача и дрожа.

- Я пришла сквозь Британские Врата! Со станции! Пожалуйста!

- Какой станции? Как она называлась?

- Шангри-Ла, - прошептала она. Щека ее пылала от удара. На запястьях, там, где он стискивал их, медленно наливались багровым цветом синяки. Вокзал Времени номер восемьдесят шесть.

- Восемьдесят шесть? Боже мой, неужели их столько? Расскажи мне о своем мире, женщина!

Она в отчаянии и замешательстве покачала головой:

- Я живу на станции. Мне не разрешается покидать ее, ведь я из Нижнего Времени.

- Что? - Лицо его, придвинувшееся к ней так близко, исказилось в гримасе безумия. Она вжалась в подушки, но он снова грубо дернул ее вверх. - Объясни!

- Я родилась в Эфесе! - воскликнула она. - Я попала на станцию сквозь Врата Философов! Из Афин.