Я решаю на какое-то время оставить Александру и Терезу наедине, полагая, что так для меня будет лучше. Одевшись, я спускаюсь в гостиную. Там я застаю несколько спокойно беседующих мужчин и двух девушек, которые напоминали приглашенных на бал где-нибудь в провинции. По обыкновению, фрау Шметтерлинг удаляется на кухню. Проститутки ведут себя как хозяйки. Я прошу себе бокал шампанского и устраиваюсь в кресле у самого дальнего окна, рассеянно наблюдая за игрой в карты двух солидных джентльменов определенного возраста и двух женщин, которых зовут Инес и Клара. Инес выдает себя за испанку (хотя говорит по-немецки без малейшего акцента), она соответственно одета. Клара строит из себя английскую крестьяночку. Оба господина, вероятно, принадлежат к представителям свободных профессий. У обоих седые бороды, у одного — монокль, у другого — пенсне. Сейчас их полностью захватила игра в бридж. Я пытаюсь читать вечернюю газету, но мысли без конца увлекают меня туда, наверх, к Александре и Терезе. Я решаю здесь даже поужинать. Фрау Шметтерлинг умеет подать легкий ужин тому, кто пожелает. Мои тревоги на какое-то время рассеиваются. Я закуриваю сигару. Гостиная удобно обставлена, скромно и со вкусом, немного похоже на то, как обставляют самые роскошные парижские отели. Рядом находится бильярдная, и я уже решил было направиться туда, но как раз в это время двойные двери гостиной открываются, пропуская княгиню Полякову под руку с несколько нервным молодым человеком, вероятно, ее последним платным любовником. Я приподнимаюсь и кланяюсь. Она узнает меня и, кажется, испытывает облегчение оттого, что видит меня. Я целую ее руку. Она, как обычно, одета в темный мужской костюм, украшенный кружевным жабо. Утонченные черты ее лица стали резкими от чрезмерного макияжа, по расширенным зрачкам я угадываю, что она принимает наркотики. Она слегка выталкивает вперед своего юного спутника. «Рикки, позвольте представить вам моего старшего сына Дмитрия. Мы совершаем небольшое турне, чтобы завершить его образование». Я пожимаю Дмитрию руку. Его смущенная улыбка нравится мне. «Завтра мы уезжаем в Триест, — говорит она. — Я так рада, что встретила вас здесь. Вы как раз тот тип мужчины, с которым Дмитрий должен немного побеседовать». Я не скрываю, что это забавляет меня. «Это почему же, дорогая княгиня?» — спрашиваю я у нее. «Но послушайте, разве это не ясно? Вы же светский человек!» В этом ироническом замечании улавливается и комплимент. «Я к вашим услугам, месье», — обращаюсь я к ее сыну, вновь склоняясь в поклоне. Мы разговариваем по-французски. Княгиня Полякова — явная лесбиянка. Некоторое время назад она посещала «Дохлую крысу» и «Мышь» на Монмартре, где ее окружала стая поклонниц, большей частью артисток и оперных девиц, которые, прибегая к различным ухищрениям, соперничали друг с другом за право стать ее избранницей на вечер. Я рад видеть ее, потому что это знакомое лицо, но я не питаю к ней никакой особой симпатии. Ей приписывают похождения с половиной актрис и художниц Парижа, я даже слышал, как рассказывали, что, когда она повсюду показывалась с Луизой Аббема в Опере, обнимая и целуя ее, ее отец, живший в своем имении в России, которому сообщили об этом скандальном похождении, стрелялся, но неудачно: лишился только глаза и уха. Княгине теперь около сорока. У нее вечно скучающий разочарованный вид, из-за чего многие находят ее обворожительной и неприступной. «Это все от усталости», — утверждает она, вкусившая от всех пороков, которые ей в результате и наскучили. Скука — это то чувство, которому она отныне покорилась, обычно добавляет она. «Нужно, чтобы вы нам объяснили секрет своего успеха у женщин, Рикки», — говорит она. «В этом нет никакого секрета, Дмитрий, — отвечаю я. — Достаточно некоторой склонности к сексуальным удовольствиям и достаточного количества времени для их поисков.