«Ну-у, они могут наговорить всякого. Я подумаю над этим. Давайте оденемся, если мы на это способны». Я медленно опускаю ноги на ковер и встаю. Ноги мои дрожат. Клара приносит мне одежду. Прикосновение ткани болезненно, мы страдальчески морщимся и смеемся одновременно. «Мы слишком далеко зашли. Завтра нужно по-настоящему отдохнуть. Я думал, что умру этой ночью».
«Я тоже, — откликается Александра. — Но какой чудной смертью! Я так много узнала от вас, Клара. Спасибо». Она выражает куда больше восторга по отношению к Кларе, чем по отношению к Терезе. Для меня их вкусы и поступки непостижимы. В дверь стучат. Фрау Шметтерлинг рассыпается в извинениях. «Я рада, что не помешала вам. Я боялась, как бы вы не ушли. Мне бы хотелось сказать вам несколько слов, Рикки». Александра заволновалась, словно школьница, которую застукали за курением. «Добрый вечер, дорогая». В первый раз я вижу, чтобы фрау Шметтерлинг таким образом входила в комнаты. Она, как обычно, держится с достоинством в своей черно-белой одежде, но кажется встревоженной. «Извините меня, что я несколько минут побеседую с вашим другом». Мы выходим в коридор. «Я выбрала не очень удачное время, — начинает она, — но мне хочется раньше лечь спать. День был слишком бурный. Мы действительно не были к такому готовы. Бедный «месье» едва держится на ногах. Ульрик грозится уйти от нас. Все война виновата. Ничто не побуждает больше к сладострастию, чем страх перед смертью. Я думала пригласить вас остаться здесь, в одной из отдельных комнат, если вас это устраивает. Я оставила ее для вас. До того, пока не кончится вся эта заварушка с Хольцхаммером. До меня дошли кое-какие слухи. В общем, как вы можете предположить… никакого перемирия не было заключено, и Хольцхаммер… Очевидно, он намеревается добиться своих целей любой ценой. Вполне возможно, город пострадает от этого. Ваш отель находится в самом центре. Здесь мы немного в стороне. Так что же?» Ее темные материнские глаза смотрят серьезно.
Меня трогает такая забота. «Вы всегда были добры ко мне, — говорю я, беря ее за руку. — Я неплохо устроился в «Ливерпуле». А потом, я должен подумать и о своей молодой даме».
«Если вы можете пообещать мне, что не возникнет скандала, то я от всего сердца предложу остаться здесь и ей. Принц решил защищаться… О, Рикки, если бы вы могли успокоить меня». Она, кажется, охвачена сомнениями, о чем-то умалчивая в отношении Александры. Ее маленькое пухлое личико выражает тревогу.
«Никакого скандала не будет, даю вам слово». Я, разумеется, лгу. Если родители Александры обнаружат, где скрывается их дочь, деятельность фрау Шметтерлинг в Майренбурге будет закончена. Учитывая это, я отклоняю ее предложение. «Но какой опасности подвергается гражданское население, даже если предположить, что Хольцхаммер завтра войдет в город! Майренбург — не Париж. Здесь коммуны можно не страшиться!»
«Принц решил сопротивляться», — повторяет она.
«В этом случае Германия придет на помощь, и Хольцхаммер будет разбит со всех сторон».
«Пушки… — шепчет она. — Говорят, что…»
«Хольцхаммер не станет стрелять по Майренбургу. Этим он бы вызвал возмущение у всего мира».
Но это, видимо, не убеждает фрау Шметтерлинг.
«Я чувствую себя немного усталым, — говорю я ей любезно. — Я хочу прилечь, мадам».
«Да-да, конечно, — она сжимает мою руку. — Не забывайте, что вы можете рассчитывать на мою дружбу, Рикки». Она вразвалку идет по коридору, затем останавливается. «Я беспокоюсь за вас, мой дорогой». Она двигает пухлыми руками, словно хочет отогнать собственные чувства, затем хихикает: «Доброй ночи, Рикки!»
Наш экипаж с шумом проезжает по смолкшим улицам; Александра хочет узнать, о чем я разговаривал с хозяйкой заведения. |