Ты вечно будешь моим обожаемым сокровищем, Алиса, мое сладострастное дитя, женщина и дочь моей мечты. Как я желаю твою нежную живую плоть, бархатистые возвышенности и таинственные гроты. Звуки твоих криков, музыку твоего наслаждения. Я впиваюсь тебе в шею, в горло, в плечо. Я сделаю все, что ты хочешь. Я буду говорить, я стану таким, каким ты желаешь, чтобы и ты оставалась такой, какой я тебя хочу. Меня начинает обескураживать то, какой оборот принимает наш разговор с ней. Я спрашиваю, не хочет ли она познакомиться с другими присутствующими. «Вот тот, около Терезы, это ван Геест, банкир. А это, конечно, граф Белозерский. Человек, с которым разговаривают обе наши лесбиянки, Вилке — похититель драгоценностей. Ты вряд ли бы захотела с ним встретиться. Он выглядит довольно респектабельно и, разумеется, предпочитает не распространяться о своей деятельности». В гостиной становится все более шумно, атмосфера накаляется. С глуповатой улыбкой младенца, подав одну руку Наталии, а другую — Эми, генерал отходит от камина и направляется к буфету, на котором выставлена закуска. Ведь здесь он оказался, в конце концов, чтобы на какое-то время забыть о войне. Шампанское льется рекой. Выстрелы пробок звучат, словно иронический отзвук недавних событий. Мы забываем о Хольцхаммере. Прежде чем мы успеваем подойти к русскому романисту, незаметно убирают двери, и образуется небольшой танцевальный зал. На эстраде с раздвинутым занавесом среди пальм в горшках занимает место оркестр, состоящий исключительно из женщин. «Ужасно думать, — произносит княгиня, величественно вышагивая рядом со своей подругой, — что мы ищем удовольствия неподалеку от Вены, в то время как этот город причинил нам столько страданий». И она смело открывает танцы вместе со своей возлюбленной под аплодисменты других гостей, которые постепенно присоединяются к ним. Клара вальсирует с хмурым Стефаником, который не отрываясь смотрит под ноги. Фрау Шметтерлинг танцует с обходительным Белозерским, Алиса — со мной. «Та-та-та-пум!» — бурчит генерал фон Ландофф, кружа Наталию. Такое впечатление, что все мы внезапно опьянели. Все превратилось в сплошной вихрь шелков, нарумяненных лиц, смешение запахов вина, духов и цветов. Я не замедлил выйти из круга, смеясь, соединяю в танце Клару с княгиней Поляковой, а Алису — с леди Дианой. Под теплым светом люстр колышутся платья, ослабляются галстуки, мелькают нижние юбки. Оркестр состоит из женщин почтенного возраста в несколько жалкой одежде. Но есть среди них и три молодые девушки с темным цветом лица, которые могли бы сойти за сестер. Мое внимание привлекает виолончелистка. Она такая же пухленькая, как и другие, но гораздо красивее. Играет она, бесспорно, со страстью: ноги расставлены в стороны, все ее тело раскачивается в ритме музыки, в глазах такое волнение, какое бывает у женщины, испытывающей сладостные муки. «Я решил посетить одного из моих старых и самых дорогих родственников, он жил в своем поместье на Украине, — рассказывает граф Белозерский Наталии. — Я провел там большую часть своих детских лет, и вот отправлялся туда зимой, после большого перерыва. Несколько раньше, в тот год, я получил из Санкт-Петербурга новость о том, что я прощен. Я мог бы положить конец своей ссылке, однако я уже обосновался в Париже и не жаждал изменять свой образ жизни. В конце концов, для меня это путешествие было также поводом получить подтверждение о моем прощении и удовлетворить свое любопытство, проведав дядюшек, тетушек и кузенов, которых я не видел четырнадцать лет. Шел снег, и с вокзала я поехал на тройке. Я забыл о том, насколько безграничной бывает степь. Снег покрыл землю, и она превратилась в ослепительной белизны океан, в котором деревья вырисовывались вдали наподобие корабельных мачт. Моя жена, француженка, предпочла, чтобы я ехал один. Сопровождал меня только старик крестьянин, правивший тройкой.